Игорь Фроянов - Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

Итак, мысль о новгородских князьях как привитом извне институте должна быть отвергнута. Ильменские словене имели своих вождей (князей) и до прихода варягов. Институциализация власти у них шла тем же путем, что и у других древних народов, известных этнографической науке. {210} Пришли они и к учреждению старейшинства.

В Воскресенской летописи читаем: «И пришедше Словене с Дуная и седше у езера Ладожъского, и оттоле прииде и седоша около озера Илменя, и прозвашася иным именем, и нарекошася Русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень; и умножився им, и соделаша град и нарекоша Новград, и посадиша старейшину Гостомысла…» {211} По совету Гостомысла новгородцы отправляются за князем в Прусскую землю: «И в то время в Новегороде некой бе старейшина, именем Гостомысль, скончиваеть житие, и созва владалца сущая с ним Новаграда и рече: „Совет даю вам, да послете в Прускую землю мудрые мужи и призовете князя от тамо сущих родов”». {212} Посажение в Новгороде старейшиной Гостомысла знают и другие поздние летописи, сохранившие в своем составе древние известия. {213}

А. А. Шахматов возводил сведения о Гостомысле к предполагаемому им новгородскому своду 1167 г. {214} Но Д. С. Лихачев поставил под сомнение само существование этого свода. {215} Проникновение известий о Гостомысле в летописи он связал с составлением свода 1418 г. при митрополите Фотии. «Решительной новостью» Фотиева свода «явилось использование народных эпических преданий о богатырях Алеше Поповиче, Адрияне Добрянкове, Демиане Куденевиче, Рогдае Удалом, Добрыне и др. Имена их были включены в летопись. На основе народных преданий в свод Фотия были включены и известия о построении Владимиром I Святославичем города на Клязьме… и упоминание о Гостомысле — „старейшине” новгородском…». {216} В. Л. Янину кажется более вероятным заимствование сводом Фотия известия о Гостомысле из Списка новгородских посадников, помещенного в Новгородской Первой летописи младшего извода под 989 г. В Список же оно попало благодаря устной традиции. {217} По мнению же Р. П. Дмитриевой, сведения о Гостомысле, содержащиеся в Воскресенской летописи, взяты из «Сказания о князьях владимирских». {218}

Предположения В. Л. Янина и Р. П. Дмитриевой не вполне корректны, ибо в Списке Гостомысл именуется посадником, {219} а в «Сказании» — воеводой, {220} тогда как в летописях он назван старейшиной. Поэтому прямого заимствования здесь нет. Летописцы, по-видимому, располагали и какими-то иными источниками, — помимо тех, что оказались под руками у В. Л. Янина и Р. П. Дмитриевой.

При выработке суждений о характере и степени достоверности известий о Гостомысле необходимо учесть и другие варианты повествований, где говорится о нем. В Иаокимовской летописи, например, Гостомыслу приписывается княжеское достоинство. При этом всячески выпячиваются его общественные заслуги. «Людие же, — рассказывает святитель Иоаким, — терпяху тугу велику от варяг, пославшие к Буривою, испросиша у него сына Гостомысла, да княжит во Велице граде. И егда Гостомысл приа власть, абие варяги бывшия овы изби, овы изгна, и дань варягом отрече, и, шед на ня, победи, и град во имя старейшаго сына своего Выбора при мори построй, учини с варяги мир, и бысть тишина по всей земли. Сей Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим, расправы ради и правосудна. Сего ради вси окольни чтяху его и дары и дани даюсче, купуя мир от него. Многи же князи от далеких стран прихождаху морем и землею послушати мудрости, и видети суд его, и просити совета и учения его, яко тем прославися всюду». {221}

В преданиях, сочиненных большею частью в XVII в., произошло совмещение ролей Гостомысла, а проще сказать, — возникла путаница, обычная для поздних произведений, удаленных от описываемых событий на многие сотни лет. Согласно одному из них, словене после долгих скитаний в чужих краях воротились на родную землю и поставили «град на новом месте от старого Словенска вниз по Волхову, яко поприща, и нарекоша Новъград Великии, и поставиша старейшину княз от рода же своего имянем Гостомысла». {222} Бывало и такое, что один и тот же писатель сообщал противоречивую информацию. Так, в хронографическом рассказе о Словене и Русе и о городе Словенске говорится: «И поставиша старейшину и князя от роду своего именем Гостомысла». {223} Но тут же читаем нечто иное: «И тако начаша расширитися страна она вельми, а общим же имянем прозывахуся. Сын старейшаго князя новгородцкаго Гостомысла, именуемый младый Словен, сей отъиде от отца своего в Чюдь». {224} Тут все смешано: «старейшина», «князь», «старейший князь».

Если подвести итог, то надо сказать, что средневековые памятники запечатлели многоликий образ Гостомысла — старейшины, князя, посадника и воеводы. Исследователи также поразному воспринимали Гостомысла, видя в нем то князя, {225} то старейшину, {226} то князя-старейшину, {227} отдавая, следовательно, предпочтение одному из нескольких вариантов, имеющихся в источниках.

Разноголосица древних писателей в определении должностей Гостомысла — вещь, похоже, не случайная. В ней проявились политические пристрастия средневековых книжников. В. Л. Янин не без основания говорил о том, что включение Гостомысла в Список новгородских посадников выдает симпатии составителя: «Связывая возникновение посадничества как важнейшего института государственной власти в Новгороде с именем Гостомысла, составитель списка тем самым возводит историю посадничества к древнейшей поре новгородской истории. Посадничество в глазах составителя старше княжеской власти. Оно является исконной формой новгородской государственности, возникшей в самый момент основания Новгорода». {228}

Если новгородский книжник, превращая Гостомысла в посадника, старался утвердить первенство посадничества над княжеской властью, то епископ Иоаким Корсунянин, объявив его князем, старался доказать обратное: приоритет княжения перед посадничеством. Прокняжеские настроения Иоакима понятны: ставленник Владимира, обязанный ему своим возвышением, новоиспеченный епископ выступал проводником власти киевского князя в Новгороде. В конце X — начале XI в. отношения Киева с Новгородом резко обострились. Насильственное крещение новгородцев, их неповиновение Владимиру, походы новгородцев на Киев — вот перечень наиболее крупных событий, свидетельствующих об усилении вражды между киевской и новгородской общинами. {229} В этих условиях похвала княжеской власти, обращенная к истокам новгородской государственности, звучала политическим оправданием деятельности в Новгороде киевских правителей. Обращаясь к истории, Иоаким проводил мысль о том, что только призванные князья способны дать мир и благоденствие новгородцам. Идейно-политический пафос этой конструкции очевиден. Святитель Иоаким верно служил киевскому княжескому дому.