Игорь Фроянов - Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

Выпроводив князя Всеволода, новгородцы «прияша» малолетнего сына его Владимира. Б. Д. Греков полагал, что Владимира «приняли едва ли не в качестве заложника, пока „ин князь” не придет». {84} Если Б. Д. Греков говорил о заложничестве младенца-князя с оттенком предположительности, то Л. В. Черепнин высказывался об этом с уверенностью. Он писал: «Через два месяца (после ареста. — И.Ф. ) Всеволод Мстиславич был выпущен из города, а его сын Владимир оставлен в качестве заложника, „донеле же ин князь будеть”». {85} С мнением Б. Д. Грекова и Л. В. Черепнииа согласиться трудно. Дело в том, что летописная фраза «донележе ин князь приде» относится не к Владимиру, а к Всеволоду: «Не пустиша его (Всеволода. — И.Ф. ), донележе ин князь приде». {86} Иначе, чем Б. Д. Греков и Л. В. Черепнин, объяснял кратковременное княжение Владимира в Новгороде В. Л. Янин. Оно, по словам ученого, свидетельствовало об «отсутствии единодушия в среде новгородского боярства, часть которого продолжает поддерживать изгнанного князя уже в лице его наследника». {87} Это объяснение можно было бы принять, если бы не одно важное обстоятельство: на вече возобладали противники, а не сторонники князя Всеволода. Поэтому вокняжение Владимира, осуществленное по приговору тех же людей, которые выставили Всеволода из Новгорода, вряд ли означало поддержку изгнанного князя в лице его наследника. Видимо, причина эфемерного княжения Владимира кроется в другом. И тут вспоминаются языческие представления, по которым вождь-правитель обладал магическими и сверхъестественными способностями, выступая посредником между богами и управляемыми им людьми. {88} Остаться без князя, по верованиям древних, значило подвергнуть риску благополучие общины. Поэтому новгородские летописцы старательно фиксировали случаи, когда в Новгороде наступало бескняжье. {89} Новгородцы, приняв Владимира вместо изгнанного Всеволода, отдали дань языческим воззрениям на князя как покровителя, оберегающего людей от возможных бедствий. В обстановке неурожаев, войн и потрясений, пережитых новгородцами на протяжении предшествующего 1136 году десятилетия, языческие настроения, несомненно, усилились, что и определило вечевое решение принять на княжеский стол Владимира, чтобы не оставить волость без князя и сохранить ее от бед. Если смысл вокняжения Владимира понят нами правильно, то новгородцы, сведя Всеволода с княжеского стола, действовали не против князя вообще, а против конкретного князя, нежеланного местному обществу. Следовательно, борьба со Всеволодом была борьбой с отдельным лицом, а не институтом, и называть ее антикняжеской едва ли целесообразно.

15 июля 1136 г. Всеволода выпроводили из Новгорода, и он ушел на юг, где киевский князь Ярополк дал ему в держание Вышгород. В марте 1137 г. к нему «бежа» посадник новгородский Константин «и инех добрых мужь неколико». {90} В том же 1137 г. «приде князь Мьстиславиць Всеволод Пльскову, хотя сести опять на столе свосмь Новегороде, позван отаи новгородьскыми и пльсковьскыми мужи, приятели его». {91} Известие о появлении Всеволода во Пскове вызвало волнение в Новгороде. Новгородцы, очевидно, снова сошлись на вече. Приверженцы Всеволода и на сей раз оказались в меньшинстве: «Не въсхотеша людье Всеволода». Часть «приятелей» князя «побегоша» к нему во Псков. Тогда новгородцы «възяша на разграбление домы их, Къснятин, Нежатин и инех много, и еще же ищюще то, кто Всеволоду приятель бояр, тъ имаша на них не с полуторы тысяце гривен, и даша купцем крутитися на воину». {92} Разграбление домов новгородских бояр, о котором сообщает летописец, было своеобразной конфискацией боярского имущества, осуществленного организованно в пользу новгородцев. Что касается полутора тысяч гривен, взятых в виде штрафа с бояр, приверженных к Всеволоду, то эти огромные средства пошли на общественные нужды — военную экипировку купцов. Следует заметить, что новгородцы, как замечает летописец, штрафовали и невиновных: «нъ сягоша невиноватых». {93} Поступиться своими богатствами пришлось, следовательно, широкому кругу новгородского боярства. Грабеж имущества у одних бояр, изъятие денег у других мы рассматриваем как пример перераспределения богатств на коллективных началах. Это был способ противодействия сосредоточению богатства в частных руках, сопротивления общинных традиций индивидуальному накоплению сокровищ, что вполне укладывается в рамки общих закономерностей «переходной эпохи, когда развивающаяся частная собственность еще сосуществует и переплетается с отношениями коллективизма в распределении». {94}

Огромная рать, собранная в Новгороде князем Святославом Ольговичем, «идоша на Пльсков прогонить Всеволода». Псковичи же «не покоришася» новгородцам и не «выгнаша князя от себе, нъ бяхуть ся устерегли, засекли осекы все». Новгородское воинство отступило. Тогда-то и «преставися князь Всеволод Мъстиславич Пльскове». Но псковичи даже после смерти Всеволода не подчинились Новгороду, посадив у себя на княжение брата покойного князя, Святополка. {95} Поведение псковичей указывает на стремление Пскова отделиться от Новгорода, образовав самостоятельную волость — город-государство. {96} Здесь проявился симптом процесса дробления, разложения города-государства, каким был Новгород, на новые, более мелкие государственные образования, наблюдаемого и в других землях-волостях. {97} Вместе с тем тенденция к выделению Пскова из новгородской волости свидетельствует о завершении становления самого Новгорода как города-государства.

Изгнание в 1136 г. новгородцами Всеволода ликвидировало в основном остатки власти Киева над Новгородом, вызвав некоторые важные изменения в отношениях князя с новгородской общиной. Перестав быть креатурой киевских правителей, новгородский князь становится местной властью, зависимой от веча. Отпадает необходимость «вскармливания» и пожизненного правления князей в Новгороде, что привело к более частой их смене в новгородской волости. Но это не означает падения роли княжеской власти в новгородском обществе. Наоборот, статус князя {98} как одного из представителей высшей власти приобретает еще большую устойчивость, о чем судим, исходя из сфрагистнческих данных. Речь идет о вислых печатях, бывших на Руси атрибутом власти и выражением государственной юрисдикции. {99} Изучение актовых печатей новгородского происхождения демонстрирует массовое распространение печатей княжеской принадлежности с 30-х годов XII столетия: «В период с 1136 г. до конца первой четверти XIII в. в Новгороде примерно 400 печатям княжеского круга противостоит 14 епископских булл и около десятка проблематичных посадничьих печатей». {100} Создается в некотором роде парадоксальная, по мнению В. Л. Янина, ситуация: «Казалось бы, успешное восстание 1136 г., приведшее к торжеству антикняжеской коалиции, должно было отменить княжескую печать и привести к максимальному развитию буллы республиканской власти. Но в действительности наблюдается как раз противоположное явление. Посадничья булла после 1136 г. становится почти неупотребительной… Напротив, княжеская булла с этого момента получает широчайшее развитие, оттесняя на задний план другие категории печатей». {101} В. Л. Янин объясняет это несколько странное явление тем, что «печать в Новгороде, бывшая прежде одной из регалий высшей власти, превратилась в средство контроля, в средство ограничения княжеского самовластия республиканскими боярскими органами». {102}