Игорь Фроянов - Мятежный Новгород. Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия

Всеволод, как мы знаем, «одарив бещисла» новгородцев, отпустил их в Новгород, а с собою «поя сына своего Костянтина и посадника Дъмитра, стреляна подъ Проньском», да «вятьших» семь человек. {72} Это, конечно, вынужденная мера, обусловленная тревогой за судьбу посадника Дмитра с приятелями и собственного сына, возбудивших недовольство новгородской общины. Князь показал свое истинное отношение к посаднику Дмитру. И то было отношение покровительства, а не вражды. Иначе Всеволод попросту бы выдал Дмитра новгородцам.

Характерно и другое: Всеволод «поя» с собою помимо Дмитра и «вятьших» мужей еще и своего сына Константина, являвшегося в тот момент новгородским князем. Константину, как и Дмитру, опасно было возвращаться в Новгород, и он укрылся под отцовским крылом. Ответственность за насилия, творимые Дмитром, ложилась, стало быть, и на Константина. Такое могло быть лишь при условии, когда князь и посадник действовали заодно. {73} Вот почему Всеволод послал в Новгород Святослава, а не Константина. {74}

Расположение Всеволода к посаднику Дмитру и его окружению проявилось и по окончании волнений 1209 г.: изгнанных из Новгорода посадничьих детей и остальных родственников князь приютил у себя. В. Л. Янину же видится совсем иное. Святославу Всеволодовичу, сменившему Константина Всеволодовича, «были переданы для заточения у Всеволода все родственники Дмитра. Примечательна следующая деталь. Новгородцы целуют Всеволоду крест в том, что они не хотят держать у себя детей Дмитра и прочих его родственников. Крестоцелование указывает еще раз на Всеволода как на одного из главных инициаторов свержения Дмитра Мирошкинича. Всеволод отводит от себя обвинения в этой инициативе, которые могут возникнуть в будущем». {75} Толкуя летописный текст, В. Л. Янин допускает неточность. В летописи говорится: «И целоваша новгородци честьныи хрест, око „не хочемь у себе дьржати детии Дмитровыхъ, ни Володислава, ни Бориса, ни Твьрдислава Станиловиця и Овъстрата Домажировиця”; и поточи я князь къ отцю…» {76} Трудно понять, из чего В. Л. Янин заключил о целовании новгородцами креста князю Всеволоду. Летописец сообщает о крестоцеловании на вече безотносительно к Всеволоду. Этот акт надо понимать как взаимную присягу, клятву новгородцев друг другу, а отнюдь не как обязательство перед Всеволодом. {77} Новгородцы поклялись на вече быть едиными в своем решении относительно родичей Дмитра, подвергнув их изгнанию. Здесь мы наблюдаем нечто подобное античному остракизму.

Вряд ли изгнанные были отправлены во Владимиро-Суздальскую землю для заточения. Правда, на это, казалось бы, намекает летописное «поточи». Однако слово «поточити» в древнерусском языке значило не только сослать в заточение, но и просто изгнать, а также отослать или отправить. {78}

Итак, имеющийся в распоряжении исследователя летописный материал не дает оснований считать Мирошкиничей лидерами враждебной Всеволоду группировки новгородских бояр. Поэтому во время правления Мирошки и Дмитра никакого «двоевластия» князя и посадника, вопреки мнению В. Л. Янина, не существовало. Нет причин говорить и о наступлении на княжескую власть в Новгороде при этих посадниках, о превращении посадничества в антикняжескую организацию. {79}

Нельзя преувеличивать роль Всеволода в движений новгородцев 1209 г. Эта роль определяется лишь тем, что посадник Дмитр Мирошкинич в своих беззакониях пользовался поддержкой и помощью князя Константина, присланного Всеволодом в Новгород. В остальном же корни конфликта уходили в местную почву, на которой складывались отношения новгородской общины с представителями общинной власти, в частности с посадниками.

Дмитр Мирошкинич, как явствует из летописных известий, преступил дозволенное. Однако едва ли справедливо называть его «самовластным распорядителем в Новгороде», подозревать в стремлении «к неограниченной автократии», установлении «семейной олигархии», именовать правление Дмитра «деспотическим». {80} Эти характеристики, страдая модернизацией, противоречат существу новгородской политической системы с ее непосредственной демократией и высшей властью, воплощенной в народном собрании — вече. {81} Кроме того, посадничество Дмитра оказалось кратковременным. {82} Уже поэтому посадник был не в состоянии достичь вершин «самовластья», на которые возводят его современные историки. Чем провинился Дмитр Мирошкинич перед новгородцами?

Дмитр вместе со своею «братьею» повелел у новгородцев «серебро имати», по волости кур брать, {83} с купцов «дикую виру» взимать. Принуждал он также «повозы возить». Социальный смысл этих насилий не вызывает сомнений. Но для того чтобы разобраться в этом, надо вспомнить, где и кем были предъявлены обвинения, обращенные к Дмитру Мирошкиничу. Мы знаем, что это случилось на вече, которое состоялось по возвращении новгородского ополчения из рязанского похода в волховскую столицу. Состав ополчения определил состав веча: в нем участвовали широкие круги населения самого Новгорода, пригородов, всей новгородской волости, т. е. городские и сельские жители. На вече сошлись свободные люди. Иначе и быть не могло, поскольку вече — это народное собрание. Данное обстоятельство имеет принципиальное значение. Оно означает, что в лице Дмитра с приятелями и участников веча выступали не представители класса феодалов и феодально-зависимых, а пришедшие в столкновение группы охваченной социальным брожением новгородской общины. Следовательно, перед нами не классовый конфликт, а внутриобщинный.

Обвинения, высказанные в адрес посадника Дмитра, могли исходить из различных слоев новгородского общества. {84} Но сформулированы они от всей вечевой общины. В них нет какой-либо особой предпочтительности или большей силы одного обвинения по сравнению с другим. И едва ли стоит утверждать (как это делает М. Н. Тихомиров), что в упомянутых «обвинениях чувствуется раздражение в первую очередь новгородских купеческих кругов». {85} Правда, затем М. Н. Тихомиров, рассуждая о собирании «серебра» среди новгородцев, усматривает в нем «самое первое и, видимо, главное обвинение против Дмитра». {86} К сожалению, с помощью имеющихся у нас сведений трудно разгадать существо названного побора. Вероятно, речь надо вести о каком-то дополнительном, возможно, чрезвычайном сборе «серебра» с жителей Новгорода. {87} Не исключено также и то, что собранное «серебро» Дмитр употребил не столько на общественные нужды, сколько для собственного обогащения. «Серебро», взятое у новгородцев, являлось, по всей видимости, неким подобием единовременного налога, {88} порожденного публично-правовыми, а не рентными отношениями. Вот почему его взимание нельзя истолковывать как проявление усиления феодального гнета. {89}