Пол Эврич - Русские анархисты. 1905-1917

Но едва только Временное правительство устранило опасность справа, оно предстало перед куда более серьезной угрозой слева. В середине сентября Керенский, тщетно пытаясь убедить народ поддержать его шаткое правительство, собрал представителей советов, кооперативов, профсоюзов и органов власти на местах в столицу на так называемую «демократическую конференцию». Анархисты осмеяли это собрание, как «фиаско контрреволюционеров», последние судороги умирающей эпохи, как оценил его «Голос труда». Большевики приняли в нем участие, но составили группу неуправляемой оппозиции; и когда конференция на первой же сессии (7 октября) организовала Предпарламент, Троцкий и его соратники проголосовали ногами.

С этого момента события стали развиваться стремительно. Большевики и их союзники удвоили усилия, чтобы набрать милиционеров и обеспечить их оружием и боеприпасами. «На заводах, – писал Джон Рид, – помещения комитетов были завалены грудами винтовок, приходили и убегали курьеры, Красная гвардия готовилась… На второй неделе октября Петроградский Совет создал Военно-революционный комитет, который вскоре под талантливым руководством Троцкого подготовил свержение Временного правительства. Хотя преимущество принадлежало большевикам с их 48 членами, 14 левых эсеров и 4 анархистов – среди них был и Шатов, – принимали в нём самое активное участие. Один из анархистов, рабочий Обуховского завода, снова и снова повторял знакомое требование «дела, а не слов», дел, которые «смахнут Капиталистов с лица земли, как навоз». Долго ждать не пришлось. 25 октября красногвардейцы, солдаты местного гарнизона и моряки из Кронштадта заняли узловые пункты в столице, нигде не встретив сопротивления, кроме как в Зимнем дворце, штаб-квартире Керенского и его министров. В резком контрасте с массовым восстанием в феврале этот переворот был совершен относительно небольшим количеством решительных личностей – по подсчетам Троцкого, «вряд ли их было больше, чем максимум 25 или 30 тысяч». Этот факт в немалой мере определил характер последовавших событий.

Октябрьская революция вызвала мощное возрождение революционного идеализма и веры в грядущее столетие. В день восстания Военно-революционный комитет выпустил торжественную прокламацию «К гражданам России»: «Дело, за которое народ вступил в бой – немедленное провозглашение демократического мира, лишение помещиков права владеть землей, рабочий контроль на производстве, создание правительства Советов, – это дело одержало победу. ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ РАБОЧИХ, СОЛДАТ И КРЕСТЬЯН!» Хотя анархисты разделяли всеобщее торжество, они в то же время были обеспокоены словами о правительстве Советов. Они помогали большевикам свергнуть правительство Керенского, слепо надеясь, что «творческие массы» не позволят какому-то новому правительству занять его место. Забыв предостережения Бакунина и Кропоткина по поводу политических переворотов, они приняли участие в захвате власти, полные уверенности, что, стоит захватить власть, она как-то сама собой рассеется и исчезнет. Но сейчас с провозглашением «правительства Советов» их старые страхи «диктатуры пролетариата» внезапно вернулись.

Первое потрясение постигло их на другой день после восстания, когда большевики создали Центральный Совет народных комиссаров (Совнарком), состоящий исключительно из членов их собственной партии. Анархисты немедленно возразили, доказывая, что такая концентрация политической власти может погубить социальную революцию; успех революции, настаивали они, зиждится на децентрализации политической и экономической власти. «Мы взываем к рабам, – на следующий день объявил «Голос труда», – уничтожить любую форму господства. Мы призываем их создавать свои собственные внепартийные рабочие организации, которые установят свободные союзы между собой в городах, деревнях, в губерниях и провинциях и будут помогать друг другу…» Советы, предупреждал журнал синдикалистов, должны оставаться децентрализованными организациями, свободными от партийных боссов и так называемых народных комиссаров. И если какая-то политическая группа попробует превратить их в инструмент насилия, народ должен быть готов снова взяться за оружие.

В анархистских кругах Петрограда скоро стали ходить глухие разговоры о «третьем и последнем этапе революции», о конечной схватке между «социал-демократической властью и творческим духом масс… между последователями марксизма и анархизма… между либертарианской и авторитарной системами». Кронштадтские моряки мрачно перешептывались, что, если новый Совнарком осмелится предать революцию, пушки, которые взяли Зимний дворец, столь же легко возьмут и Смольный (штаб-квартиру большевистского правительства). «Где начинается власть, – восклицал «Голос труда», – там кончается революция!»

Всего лишь неделю спустя анархисты испытали еще одно потрясение. 2 ноября правительство Советов опубликовало «Декларацию прав народов России», которая подтверждала «неотъемлемое право» каждой национальности на самоопределение путем создания собственного государства. Для анархистов это был шаг назад, контрреволюционное отступление от интернационального идеала, не знающего государства. Редакция «Голоса труда» поторопилась предсказать, что Декларация скоро станет «ненужным бумажным памятником в истории великой русской революции!». Н.И. Павлов, анархо-синдикалистский лидер Московского союза пекарей, упрекнул большевиков в том, что они загрязнили чистоту революции своей политикой, и предложил следующий манифест как лекарство от «партийной слепоты» новых правителей России:

«Да здравствует неизбежная социальная революция!

Долой грызню политических партий!

Долой Учредительное собрание, где партии снова будут переругиваться из-за «взглядов», «программ», «лозунгов» – и из-за власти!

Да здравствуют советы на местах, заново организованные вокруг новой, поистине революционной, рабочей и непартийной линии!»

Обеспокоенные аппетитом к власти, проявляемым большевиками, анархисты меньше волновались из-за того, что новый режим вмешивается в автономию заводских комитетов или пытается подмять под себя рабочий контроль над производством. Особые причины для опасений были у анархо-коммунистов, потому что Ленин в преддверии Октябрьского восстания оспаривал их убеждение, что рабочие не должны ограничиваться только контролем, а захватывать все предприятие. «Ключ к этому вопросу, – писал Ленин в своей работе «Удержат ли большевики власть?», – будет лежать не в конфискации собственности капиталистов, а в общегосударственном всеобъемлющем рабочем контроле над капиталистами и их сторонниками. Одной конфискацией вы ничего не добьетесь, потому что в ней нет элементов организации, учета и распределения». В этом абзаце Ленин просто повторяет то, что он вкратце сказал после возвращения в Россию: рабочий контроль предполагает контроль со стороны советов, а не «смешной переход железной дороги в руки железнодорожников или кожевенного завода в руки кожевенников», в результате чего наступит скорее анархия, а не социализм.