Пол Эврич - Русские анархисты. 1905-1917

Не обращая внимания на жгучий холод московской зимы, они прошли кортежем до Новодевичьего монастыря, места погребения предков Кропоткина. Они несли черные знамена, лозунги с требованиями освобождения из тюрем всех анархистов и плакаты с такими надписями: «Где есть власть, там нет свободы» и «Освобождение рабочего класса есть дело самих рабочих». Хор пел «Вечную память». Когда процессия проходила мимо Бутырской тюрьмы, заключенные трясли решетки на окнах своих камер и провожали покойного анархистским гимном.

Эмма Голдман произнесла речь над могилой Кропоткина, а студенты и рабочие возложили цветы на его надгробие. Место рождения Кропоткина, большой дом в старом аристократическом квартале Москвы, был передан его жене и товарищам для организации музея, где будет место его книгам, бумагам и личным вещам. Организацией его занялся комитет анархистов-ученых. В него входили Николай Лебедев, Алексей Солонович и доктор Атабекян, которым шли пожертвования от друзей и почитателей со всего мира.

Гражданская война в России оставила по себе мрачное наследие в виде голода, развала промышленности, нехватки горючего, личной ненависти и политического разочарования. Горечь этого урожая вызвала в Москве и Петрограде в первые недели 1921 года резкий рост крайнего напряжения, которое и подготовило почву для Кронштадтского восстания, события, которое, как заметил Ленин, «осветило реальность лучше, чем что-либо еще».

Ближе к концу февраля по крупнейшим предприятиям Петрограда прокатилась неожиданная волна забастовок. По рукам ходили листовки и прокламации. Часть из них требовала топлива и хлеба, ликвидации рабочих батальонов Троцкого, возрождения свободных советов и заводских комитетов, другие – свободы слова, восстановления Учредительного собрания, прекращения террора Чека и освобождения из коммунистических тюрем эсеров, анархистов и других политических заключенных.

Еще до конца месяца делегация матросов и рабочих с военно-морской базы Кронштадта, расположенной на соседнем острове Котлин, прибыла в столицу, чтобы присоединиться к одной из демонстраций забастовщиков. В самом Кронштадте проходили митинги поддержки на Якорной площади – где в июльские дни 1917 года Блейхман произносил свои пламенные речи – и на борту линкора «Петропавловск», стоящего в гавани. Настоящее восстание разразилось в начале марта на островной базе и на окружающем промышленном комплексе. Оно длилось две недели, пока части большевиков и добровольцев не пересекли замерзший Финский залив по льду и не подавили мятежников.

История кронштадтского радикализма возвращает к революции 1905 года. Мартовский мятеж 1921 года, так же как и предыдущие восстания в 1905 и 1917 годах, был бурным и неожиданным, но он не был организован, как об этом часто пишут, анархистами или какой-то другой единственной партией или группой. Скорее его участниками были радикалы всех мастей – большевики, эсеры, анархисты и много других, не имеющих четкой политической ориентации. Те анархисты, которые играли заметную роль в Кронштадте 1917 года, четыре года спустя здесь уже не присутствовали: матрос Железняков погиб в бою с деникинцами в 1919 году, Блейхман скончался в Москве в 1920 или в начале 1921 года, а Ярчук, обитавший в Москве, если не сидел в тюрьме, был, как и большинство его товарищей, под неустанным надзором Чека.

Тем не менее дух анархизма, который играл столь важную роль в Кронштадте во время революции 1917 года, отнюдь не исчез. В канун восстания анархисты распространяли среди моряков и рабочих листовки с лозунгами «Где есть власть, нет свободы», понося «железную дисциплину» и «принудительный труд», навязанный заводским рабочим большевистским режимом. Листовки повторяли знакомые анархистские требования: положить конец принудительному труду, восстановить рабочий контроль, сформировать независимые партизанские отряды вместо Красной армии, провести подлинную социальную революцию, которая и приведет к созданию бесклассового общества свободных коммун.

Но кроме такой прямой пропаганды было много свидетельств влияния на мятежников анархистских идей. Так, в чисто анархистской манере мятежники сетовали, что Россия попала под господство «небольшой группы коммунистических бюрократов», громко требовали уничтожения «комиссарократии», установленной Лениным, Троцким и их свитой [45] В октябре 1918 года в Кронштадте вспыхнул локальный мятеж, предшественник событий 1921 года, в ходе которого его участники (тоже радикалы всех мастей) требовали замены «комиссарократии» федерацией «свободных советов». . Рабочие, говорили они, не для того избавлялись от отдельных капиталистов, чтобы стать рабами государства. «Вся власть Советам, – провозглашали повстанцы, – но не партиям!» В своем мятежном журнале они объявили, что Кронштадтское восстание знаменует начало «третьей революции», которая продолжится, пока русский народ не освободится от своих новых хозяев: «Здесь, в Кронштадте заложен первый камень третьей революции, которая освободит рабочий люд от последних уз и откроет широкую новую дорогу к социалистическому творчеству».

Анархисты, которые встретили мятеж ликованием, приветствовали Кронштадт как «вторую Парижскую коммуну». Даже такие просоветские группы, как универсалисты и карелинская Всероссийская федерация анархистов, были охвачены радостным порывом и осуждали правительство, которое послало войска для подавления восстания. Опасаясь обильного кровопролития, Александр Беркман и Эмма Голдман вместе с двумя другими товарищами обратились к Зиновьеву, предлагая себя в качестве посредников.

Но правительство не собиралось вступать с мятежниками в какие-либо переговоры. «Пришло время, – заявил Ленин на X съезде партии, в то время, когда на острове в Финском заливе бушевало пламя восстания, – положить конец оппозиции, придавить ее; оппозиции с нас хватит».

После этого заявления «рабочая оппозиция» (хотя ее сторонники присоединились к своим соратникам коммунистам в осуждении Кронштадтского восстания) была быстро подавлена. Страну затопила новая волна политических арестов. Анархистов отлавливали в Петрограде, Москве, Киеве, Харькове, Екатеринославе и Одессе. Те, кого освободили после арестов в ноябре 1920 года, сломавших становой хребет организации, снова оказались в заключении. Московская Чека арестовала Максимова и Ярчука, секретаря и казначея Исполнительного бюро анархо-синдикалистов, которые оказались вместе со своими коллегами в Таганской тюрьме. Почти все еще остававшиеся книжные магазины, типографии и клубы были закрыты, а несколько еще существовавших анархистских кружков разогнаны. Даже пацифисты, последователи Толстого, были арестованы или запрещены. (Немало толстовцев было расстреляно во время Гражданской войны за отказ служить в Красной армии.)