Пол Эврич - Русские анархисты. 1905-1917

Алексей Боровой был исключен из Московского университета [46] В начале 1921 года по просьбе студентов Свердловского университета Боровой был приглашен для участия в дебатах с Бухариным и Луначарским на тему «Анархизм против марксизма», но в последний момент коммунисты отменили эту встречу . В ноябре 1921 года милиция совершила налет на клуб универсалистов, бывший центр «Советского анархизма», и закрыла их газету. Двое из их руководителей, Владимир Бармаш и Герман Аскаров, оба известные интеллектуалы и члены Московского Совета, были арестованы по обвинению в «бандитизме и подпольной деятельности». По данным Максимова, универсалистам, которые радовались поражению Кронштадтского мятежа, удалось создать еще более раболепную группу «анархо-биокосмистов», которая заявила о своей безоговорочной поддержке советского правительства и торжественно объявила о своем намерении устроить социальную революцию «в межпланетном пространстве, но не на территории Советов» [47] Другая группа анархистов обратилась за поддержкой к советскому правительству и III Интернационалу .

Расправа с анархистами вызвала немало нежелательных слухов. В то же самое время, пока большевики набивали камеры Бутырки и Таганки синдикалистами, универсалистами, махновцами и членами конфедерации «Набат», они вели жаркие споры с Социалистическим интернационалом в Амстердаме по поводу того, чтобы синдикалистов признавали в Западной Европе и Северной Америке. В июле 1921 года коммунисты создали Красный интернационал профессиональных союзов (более известный как Профинтерн), задача которого состояла в том, чтобы вывести организованное рабочее движение из-под влияния Международной федерации профсоюзов в Амстердаме.

Но иностранные делегаты, которые попытались провести в Москве конгресс Профинтерна, были потрясены ликвидацией армии Махно и подавлением Кронштадтского восстания, – и тут они испытали новое потрясение, когда пошла волна последних арестов анархистов.

С.А. Лозовский, председатель Профинтерна, министр иностранных дел Чичерин и сам Ленин неустанно заверяли своих гостей, что «идеологические» анархисты ни в коем случае не подвергаются преследованиям. Тем не менее Голдман, Беркман и Александр Шапиро смогли убедить некоторых европейских синдикалистов сделать Ленину представление, чтобы облегчить участь своих арестованных товарищей в России. Другие делегаты Профинтерна изложили свой протест Дзержинскому, главе Чека. Чтобы драматизировать ситуацию, арестованные анархисты в Таганке – среди которых были Максимов, Волин, Ярчук, Бармаш, Мрачный – объявили голодовку, которая длилась все одиннадцать дней, пока шел конгресс.

В добавление к сложному положению правительства возникло еще одно потрясение, когда в сентябре 1921 года Чека расстреляла анархистского поэта Льва Черного и фаню Барон. Черный активно действовал в составе московской Черной гвардии и был членом группы «Анархисты подполья», которая несла ответственность за взрыв в Леонтьевском переулке, где в 1919 году размещалась штаб-квартира московских коммунистов, хотя он сам лично не имел отношения к этому инциденту. Репутация фани Барон, как «идеологического» анархиста, не была запятнана никаким терроризмом. Эмма Голдман была настолько возмущена казнями анархистов, что решила устроить сцену на манер английских суфражисток, приковав себя цепями к скамье в зале, где проходил III конгресс Коминтерна, и выкрикивая делегатам слова протеста, но ее отговорили русские друзья.

В обстановке возмущения со всех сторон, дома и за границей, Ленин счел благоразумнее пойти на попятный. В том же месяце он освободил тех из известных анархистов, за которыми, пусть они были оппозиционерами по отношению к советской власти, не числилось насильственных действий. Им было поставлено условие: без промедления покинуть страну. Максимов, Мрачный, Волин, Ярчук и несколько других отбыли в Берлин в январе 1922 года. Тем временем Эмма Голдман, Александр Беркман и Саня Шапиро, до глубины души огорченные тем оборотом, который приняла революция, тоже приняли решение эмигрировать. «Приходят серые дни, – записал в своем дневнике Беркман. – Один за другим гаснут тлеющие угли свободы. Террор и деспотизм положили конец жизни, рожденной в дни Октября. Лозунги революции отброшены, ее идеалы потоплены в народной крови. Дыхание вчерашнего дня обрекло на смерть миллионы; сегодняшние тени темным пологом висят над страной. Диктатура железной пятой подавила народные массы. Революция мертва, и ее стоны – это глас вопиющего в пустыне… Я принял решение оставить Россию».

На волне Кронштадтского восстания большевики ввели в действие новую экономическую политику, которая покончила с насильственными изъятиями зерна и ослабила правительственный контроль над сельским хозяйством, промышленностью и торговлей. Цель Ленина заключалась в том, чтобы не допускать впредь таких мятежей, как Кронштадтский, для чего измученной и истерзанной стране надо было дать возможность «перевести дыхание». Тем не менее политическая оппозиция передышки не получила. Началась кампания по искоренению жалких остатков политических разногласий.

Воинственные анархисты, которым удавалось пока избегать сетей Чека, были выслежены, захвачены и предстали перед революционным трибуналом, которому они бросили в лицо те же обвинения, что и их предшественники на столыпинских судах после революции 1905 года. В декабре 1922 года один из обвиняемых на суде в Петрограде назвал этот процесс насмешкой и отказался отвечать своим инквизиторам. Большевики, заявил он, обернули оружие против храбрейших защитников революции, потому что, как и все тираны, они боятся критики. «Но мы не боимся ни вас, ни ваших палачей! – вскричал он. – Советское «правосудие» может убить нас, но вы никогда не убьете наши идеалы. Мы умрем как анархисты, а не как бандиты».

Заключенные анархисты прямо из тюрем Москвы, Петрограда и других городов были отправлены этапом в концентрационные лагеря под Архангельском на ледяной север, или в политизоляторы, раскиданные по всей стране. Сведения, доходившие до Запада, говорили о суровых условиях, на которые они были обречены: невыносимый холод, скудная пища, каторжный труд, цинга и туберкулез. Только письма от членов семьи и товарищей поддерживали огонек надежды. «Я сижу и мечтаю о свободе», – писал узник Ярославского политизолятора, чье здоровье было подорвано туберкулезом.

Древние монастыри Суздаля и Соловецких островов в Белом море были превращены в тюрьмы для сотен политических противников советской власти, которые устраивали демонстрации и голодовки протеста против заключения. Несколько отчаянных душ пошли на самосожжение, следуя примеру старообрядцев, которые двести пятьдесят лет назад, забаррикадировавшись в Соловецком монастыре, превращали себя в живые факелы. К середине 20-х годов анархистов убрали с Соловков и разбросали по тюрьмам Чека на Урале и по сибирским колониям.