Нинель Максименко - Ищи Колумба !

Даже и не помню, что я маме говорила. Наверное, никто бы не запомнил, потому что это был просто сплошной скулеж. Я, видно, надеялась, что мы вместе поплачем, но не тут-то было!

Мама так строго и так спокойно посмотрела на меня, словно облила холодной водой из лейки.

- Если ты не возражаешь, то о Матвее мы после поговорим, а сейчас давай поговорим о главном.

И так она это сказала, что мне, ей-богу, стыдно стало, стыдно за свое малодушие, и я сразу успокоилась. А мама говорит:

- Ты, надеюсь, не думала съездить вот так на часок на загородную прогулку и тут же совершить великое открытие?

- Нет, нет! Как ты, я говорила себе, что так в жизни не бывает. Мы же с Матвеем на раскопки Рязанова ездили просто так, прогуляться - и вдруг перед носом гора Мефистофель.

- Подожди, Татка. Вот тут-то самая соль. Неужто ты не поняла ничего? Есть такая гора, понимаешь! Есть! Есть! Значит, карта правильная. Ты поняла это?

Я с удивлением посмотрела на маму:

- А разве ты когда-нибудь сомневалась, что она правильная?

Мама замолчала, а потом подняла на меня глаза. Я увидела в них слезы, но совсем не горькие, нет. Мне показалось не - знаю, правильно ли я поняла, - что в мамином взгляде была такая любовь и еще что-то, как будто она довольна мной, что ли.

- Да, мой глупыш, ты всегда верила по-настоящему, и потому ты и нашла. И все будет прекрасно. Татка!

- Еще бы, мамонт...

Мы молчали. А потом мама сказала:

- А теперь, Татка, наберись терпения. Я напишу кое-кому из археологов, кто в этом хорошо разбирается. Здесь нужен опыт. Опыт и авторитет, это для того, чтоб дали экспедицию. Ну и ты, конечно, будешь работать в этой экспедиции. А пока что почитай кое-что, я тебе подберу... - И мама вдруг как будто поперхнулась и как-то непонятно многозначительно сказала: - И знаешь что, мне бы очень хотелось, чтобы ты съездила в Эльтиген.

* * *

...И вот я в Эльтигене. В том месте, где определилась мамина жизнь, да нет, почему мамина, и моя тоже. Почему я так волнуюсь? Из-за того, что вот сейчас, здесь встречусь с маминым прошлым, о котором я столько слышала, что оно стало будто и моим прошлым и настоящим тоже.

Эльтиген теперь называется поселок Геройское. Он вытянулся вдоль моря на несколько километров. Я не знаю, на каком его краю раскопки Нимфея, почему-то я не спросила маму. А спрашивать чужих людей невозможно - язык не поворачивается. Вдруг мне ответят: как, ты не знаешь всемирно известного Нимфея!

Я еду на автобусе до конца поселка и выхожу к морю. Почему-то я решаю, что мне совсем в другую сторону, к противоположному концу поселка. И я иду по пляжу. Но все-таки это глупо, надо перебороть себя и спросить. Спрашиваю симпатичную девушку, которая собирает на берегу раковины:

- Ты была на раскопках?

- Что за раскопки, это куда нас возили на экскурсию? Царский курган? А ты тоже здесь отдыхаешь?

Она здесь отдыхает в пансионате, но даже и не слышала о том, по какой земле она ходит. Спрошу вон тех ребят, они местные, наверняка знают.

Подхожу и спрашиваю.

- Могильники, что ли? Так это тебе туда, - и ребята показывают в глубину степи, вдаль от моря.

И они не знают. А вот сидит парень, нет, даже мальчик. Явно местный, симпатичный такой, слушает по "Маяку" серьезную музыку, вроде бы Беллини. Сам ты, парень, - археологическая редкость со своим Беллини и наверняка знаешь про археологические раскопки. А вот нет, и он не знает. Это меня уже бесит.

- Чего же ты! - говорю я ему.

- А чего же ты! - говорит он мне.

Иду дальше. Начинаю накачиваться злостью. Ну и люди, тюлени какие-то! Только бы им валяться и загорать до одурения на весеннем солнышке. Спрашиваю подряд каждого. Просто уж из спортивного интереса. Весь берег уже обсуждает возможное местопребывание мифического, никому не известного Нимфея. И никто не знает. Никто. Возможно ли такое? Одни показывают налево, другие направо, третьи вглубь, от моря. Какая-то женщина ужасно убедительно и настойчиво доказывает, что мне надо ехать обратно в город и там... Всех перебил старик, загорелый до негритянской черноты, да еще и в татуировке весь, морщины на лице, как будто ему сто лет, а глаза как у младенца грудного - голубые, голубые. Подошел, и все сразу умолкли. А он тихо так мне:

- Барышня, то, что тебе нужно, здесь на каждом шагу. Ступай только не по-над морем, а сухопутно, поселком.

И я сразу его послушалась.

И вот я иду не "по-над морем", а по поселку. Впереди передо мной не достроенный еще памятник героям Эльтигена. Гигантский парус, взлетающий в небо. Иду я по улице Гали Петровой. О ней я знаю. Эта девушка медсестра, которая подняла в атаку десант. Трудно себе представить, что здесь творилось, если оробели просоленные моряки. А девушка, Галя Петрова, не оробела. Она повела за собой моряков. А вот что это за табличка? "Здесь находилась операционная". Погреб, сложенный из грубых камней, земляные ступеньки вниз. Напротив еще один погреб, и в нем нары в два этажа. Здесь был лазарет. На этих нарах лежали раненые наши бойцы.

Я стою долго. Невольно отмечаю, что камни, из которых сложен погреб, явно античные, какой-нибудь пятый или шестой век до нашей эры. Их взяли из раскопок, и вот как они снова послужили. И кладка, как в античные времена, безрастворная. Но о чем же я думаю! Что это я в самом деле. Здесь страдали люди, а я об античности. Но все-таки сразу бросаются в глаза эти обтесанные вручную древние камни. Никуда не деться от этой перепутанности веков. Все время меня это преследует.

У нас дома висят фотографии раскопок Трои, и вот там точно такие стены из тесаных камней, сложенных без раствора, и на обломках сидит Шлиман. Я смотрела на эти фотографии еще, наверное, тогда, когда лежала в детской кроватке.

Вот уже конец поселка, и на холмах видны следы раскопок. Но теперь все совсем-совсем не так, как рассказывала мама. Нет и в помине выжженной пустынной степи с полынью, сейчас здесь вполне современный пансионат с удобствами и с недавно разбитым на берегу парком. И только, оттесненные пансионатом, прилепились на обрыве несколько деревенских домиков. Я обошла пансионат и пошла по дорожке в гору. Сегодня нещадно палит солнце, наверное, как тогда, в последнее послевоенное лето.

Тут на горе, если не смотреть на корпус пансионата, можно перенестись в старый, довоенный Эльтиген. Те же белые, чистейшие, аккуратные домики, похожие на украинские хаты, та же полынь, огороды. В огороде работает старая женщина. Я подхожу и без всякой надежды спрашиваю ее, знает ли она что-нибудь про раскопки.

Спрашиваю я как автомат, потому что, получив сотню отрицательных ответов, уже не верю, что кто-нибудь здесь знает про Нимфей. И спрашиваю я нехотя. Женщина поворачивается и долго на меня смотрит. Смотрит и молчит. Смотрит как-то странно.