Андрей Ланьков - Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

Новые веяния, как всегда, нашли свое отражение в литературе и искусстве. Как уже говорилось выше, короткий период 1956–1958 гг., несмотря на происходившие тогда преследования талантливых писателей из Южной Кореи, был самым либеральным временем в истории северокорейского искусства. Официальное требование покончить со «схематизмом» было воспринято писателями и деятелями искусства как разрешение творить более свободно, с меньшей оглядкой на идеологические предписания. Однако этот период относительной свободы продлился недолго. С конца 1958 г. самыми популярными лозунгами литературной политики стали «воспитание всадников крылатого коня Чхонлима» и «борьба против ревизионизма» (в последнем лозунге все чаще слышался намек на Советский Союз и «разлагающее» советское влияние). На практике это означало, что на писателей и художников снова налагались жесткие политические ограничения, что период относительной терпимости по отношению к идеологическим вольностям заканчивался. От деятелей искусств теперь требовалось прославление партии и вождя, а также обличение «классовых врагов» и их «ревизионистских прихвостней» [378].

Рассказ о КНДР конца 1950-х гг. был бы неполным без упоминания о тех внушительных свершениях в экономике, которыми был отмечен этот период. Официальные отчеты об «успехах» и «трудовых победах» следует воспринимать весьма критически, однако темпы экономического роста КНДР на самом деле были впечатляющими. О выполнении Первого пятилетнего плана было объявлено в 1960 г., на два года раньше намеченного. По официальным данным, к середине 1959 г. объем промышленного производства вырос в 2,6 раза, по плану это должно было произойти только к концу 1961 г. По тем же сведениям в 1960 г. объем промышленного производства в 3,5 раза превысил уровень 1956 г. [379]Хотя эти цифры явно преувеличены, даже самый скептически настроенный наблюдатель вынужден согласиться, что достижения северокорейской экономики конца 1950-х гг. выглядели весьма внушительно, особенно по сравнению с бедственным положением Юга. Согласно большинству современных оценок, ВНП Северной Кореи с 1956 по 1960 г. возрос почти вдвое — с 1,007 до 1,848 миллиарда долларов США (по курсу того периода) [380].

Можно только догадываться о том, в какой мере такой прирост был следствием щедрой советской и китайской экономической помощи, но результаты послевоенного восстановления экономики, без сомнения, не обманули ожиданий северокорейского руководства и партийных кадров, а также и всего населения. Высокие темпы экономического роста не привели к улучшениям в повседневной жизни народа (это, в общем-то, и не планировалось изначально), но воодушевление от быстрого и успешного развития страны разделялось многими корейцами, тем более что его умело подогревала пресса. Печать Северной Кореи и, шире, всех социалистических стран всегда отличалась немалой любовью к сообщениям о действительных или мнимых экономических достижениях и связанных с ними трудовых подвигах. Но даже на этом фоне нельзя не отметить, что в корейских газетах 1957 г. и 1958 г. публиковалось необычно много статей на экономические темы. Страницы газет были заполнены отчетами со стройплощадок и фабрик. Таблицы и схемы иллюстрировали уже одержанные экономические победы и сообщали о планах грядущих свершений. Подборки новостей были полны сообщениями о впечатляющих по местным меркам технологических достижениях, таких, например, как выпуск первых корейских тракторов и грузовиков [381].

В разговорах с иностранными дипломатами корейские руководители предавались весьма смелым мечтам. Например, еще в 1956 г., то есть до начала лихорадочного развертывания движения «Чхонлима», чехословацкий посланник Макуч заметил, что северокорейские руководители думают о выходе продукции своего машиностроения на мировой рынок и всерьез говорят о поставках машин и оборудования в страны Юго-Восточной Азии. По мнению представителя самой на тот момент развитой из восточноевропейских стран социалистического лагеря, подобные планы Пхеньяна были абсолютно необоснованными. Последующие события показали, что чешский посланник был прав в своем скептицизме, но о многом говорит уже сам факт того, что подобные разговоры велись в северокорейских правительственных кругах. Ярый (и искренний) национализм и революционный энтузиазм в сочетании с недостатком опыта и образования создавали питательную среду для весьма причудливых идей. В полной мере это тенденция проявилась позднее, в 1960-х и 1970-х гг., однако истоки ее прослеживаются с середины 1950-х гг. Еще в 1955 г. посол ГДР Рихард Фишер заметил в беседе со своим советским коллегой: «Желание корейских друзей опережает их возможности» (стиль оригинала. — А. Л.) [382]. Это высказывание оставалось вполне актуальным и в последующие десятилетия.

Несомненно, что население в целом и особенно партийные кадры связывали очевидные экономические успехи в первую очередь с политикой Ким Ир Сена. Это способствовало дальнейшему укреплению его власти, так же как экономический рост в Советском Союзе 1930-х гг. содействовал упрочению политического влияния Сталина.

В то же время похоже, что даже сами власти не вполне осознавали, какую роль в этом экономическом росте играли щедрые советские и китайские субсидии, о которых все реже говорилось в северокорейской прессе. В конечном итоге эта недооценка иностранной экономической помощи и связанное с ней «головокружение от успехов» привело к ряду неосторожных политических решений начала 1960-х гг., которые едва не спровоцировали прекращение советской помощи в условиях, когда шансов найти ей адекватную замену не было.

Другой особенностью периода 1957–1960 гг. было постепенное сокращение советского присутствия в Корее. В начале 1957 г. в соответствии с уже упоминавшейся «Октябрьской декларацией», было значительно сокращено число находившихся в КНДР советских советников. Это, кстати, произошло по инициативе советской стороны, в соответствии с новой линией на постепенное свертывание сети советников в странах «народной демократии», где их присутствие воспринималось как досадное и ненужное напоминание о политической зависимости местных режимов от СССР. В начале 1957 г. в 17 корейских министерствах и приравненных к ним ведомствах у министров имелись «главные советники» из СССР, которые направляли и в некоторой степени контролировали деятельность соответствующих министерств (эта цифра не включает армию и спецслужбы). В январе — феврале 1957 г., после консультаций с корейскими властями, девять из-семнадцати советников министерского уровня были отозваны [383]. Вскоре за ними последовали остальные, хотя часть технического персонала и военные советники оставались в Северной Корее вплоть до начала 1960-х гг., а время от времени появлялись и в более поздние времена.