Андрей Ваджра - Архив Андрея Ваджры

Впрочем, не поймёт Лукьяненко этой страшной для себя истины. Ведь человек подверженный на протяжении десятилетий синдрому сверхценной идеи уже не в состоянии выйти за её рамки и увидеть то, что находится там, по ту сторону его личных иллюзий. Мир, который не однозначен по своей природе, который имеет великое множество разнообразных проявлений и смысловых оттенков, кажется неустойчивой личности слишком нестабильным, опасным и шатким. Именно поэтому подобный индивид стремиться к чему-то незыблемому, раз и навсегда окостеневшему, а значит, с его точки зрения, устойчивому и надёжному. Чем неустойчивей личность, тем сложнее ей воспринимать существующее в ней и вокруг неё разнообразие. Всё это разнообразие, из-за её слабой контролируемости, вызывает у такой личности хроническую тревогу. «Свидоми» сами перекрывают себе доступ к информации, отрицающей их догмы. Они не читают книги и статьи, не смотрят фильмы и передачи, которые не рассматривают их идолов снизу вверх, которые без всякого пиетета и религиозного трепета анализируют украинство как идеологический и социально-политический феномен. Формально механизмы мышления у «свидомых» не нарушены, однако логика их мышления становится ущербной, однобокой, избирательной. Для «свидомых» восприятие украинства разумом – циничное святотатство. Они сознательно оскопляют себя духовно и интеллектуально, запрещая себе подвергать малейшему сомнению господствующие над ними сверхценности, они целенаправленно задавливают в себе всякую критичность в отношении собственных сверхценностей, предпочитая оставаться в концентрационном лагере догматизма. Они не ищут истины, не пытаются понять себя и мир, в котором живут, они лишь ищут очередные доказательства своим сверхценным идеям, которые дают им некий шаблон для непрерывного поиска.

Сверхценная идея диктует своему адепту, каким образом трактовать события. Он, в свою очередь, логически позволяет себе в эту трактовку верить и находит аргументы «подтверждающие» истинность своей сверхценной идеи. Она, как правило, системна и целостна аж до уровня мировоззрения. Своей фундаментальностью и паралогичностью сверхценность давит на человека, принуждая его к постоянному квазианализу – бесконечному поиску фактов и аргументов, подтверждающий сверхценную идею. Все факты, события и аргументы тщательно им анализируются и классифицируются. Однако такой анализ не объективен и не имеет практической ценности. Негативная сторона сверхценных идей – стереотипное реагирование, когда все оценки и суждения подгоняются под уже имеющийся шаблон.

Однако в конструкции сверхценной идеи всегда отсутствует завершенность, человек постоянно сомневается (чаще всего неосознанно) в собственном идоле и ищет все новые доказательства своей правоты, интерпретируя события жизни по заданному шаблону и не пытаясь даже воспринять реальную действительность вне догматического туннеля.

Для «свидомых» не существует правды, потому что для них любая ложь становится «правдой», если она укрепляет их сверхценную идею. Любую правду они с яростью опорочат и оболгут во имя своих великих догм. Именно поэтому «свидоми украйинци» - это духовные слепцы, стремящиеся ослепить весь мир, дабы их сверхценные идеи казались людям, погружённым во тьму, тем, чем они на самом деле не являются.

Люди с синдромом сверхценной идеи внутренне дисгармоничны. Точно так же в реальном мире дисгармоничны и их сверхценные идеи. Таким людям крайне неуютно существовать. Как правило, они во всём видят нападки на свои сверхценности, постоянно наблюдают за чьим-то стремлением умалить эти сверхценности, или даже их разрушить. Это ярко и выпукло демонстрируют «свидоми». Их непрерывный поиск неких знаков и символов «украинофобии», неких проявлений «украиноборства» нередко превращаются в болезненную навязчивость, в образ жизни, в источник некой квазиинтеллектуальной деятельности, очень напоминающей симптомы паранойяльного бреда.

Всё это очень легко проследить на примере Аскольда Лозинского, который приехал из далёкой заморской страны на Родину предков отдохнуть душой, насладиться родным языком, на котором, по его мнению, ДОЛЖНЫ разговаривать ВСЕ местные жители. Однако, как оказалось, подлость и наглость украинских аборигенов вышла за все рамки приличия, изранив до невыносимой боли нежную душу верного сына Украины.

Во-первых, как с возмущением написал Лозинский, он с трудом нашёл в центре Киева ресторан с меню на украинском языке и украиноязычным персоналом. А во-вторых, как оказалось, устойчивая русификация пробралась не только в его любимый книжный магазин, но и даже в тот дом, где находится квартира самого пана Лозинского.

Вот как он сам описывает эти страшные и позорные факты:

«Однажды в августе этого года в Киеве утром я заметил, что на дверях при входе в дом, где находится моя квартира, прикреплена надпись на русском и примитивном английском языке о необходимости закрывать двери. С целью украинизировать, а так же научить «граматичному» английскому языку моих соседей [очевидно Лозинский не видит разницы между словом «грамматический» и «грамотный»], я изготовил надпись подобного содержания по-украински и с исправленным английским языком. В 9:30 рано прикрепил эту надпись при входе. Понятно я сорвал предыдущую русскоязычную и «не-граматичну» английскую надпись.

В 10 часов я с моим десятилетним сыном вышел в книжный магазин на улице Большой Васильковской (бывшая Красноармейская) «Сяйво». Книжный магназин состоит из одного большого зала с кондиционером в котором находятся рускоязычные издания и другой меньшей комнаты без кондиционера где находятся украиноязычные издания. Поскольку я убеждён, что отношение к украинскому языку в Киеве наглое, считаю, что отсутствие кондиционера в украинской комнате не случайное. Я направился к украинской комнате где находилась «офіціянтка»[очень слабое знание Лозинским «риднойи мовы» позволяет ему называть продавщиц книжных магазинов Украины «официантками»], которая разговаривала с коллегою на русском языке, и обратился я к ней с вопросом относительно нового литературного украиноязычного творчества. Она ответила мне на русском языке. Я обратил её внимание, что желаю как с коммуникативных, так и психологических мотивов общаться на украинском языке. Она продолжала по-русски. Я сам нашёл себе соответствующую литературу и спросил её куда пойти, чтобы рассчитаться. Вновь на русском языке она направила меня к кассе, которая находилась в большом т.н. русскоязычном зале. Там другая «офіціянтка» «приказала» мне на русском языке сколько заплатить. Я попросил её перевести это на украинский язык. Она отказалась «зазначуючи», что она работает в русскоязычной комнате. Я напомнил ей, что она работает в книжном магазине в Киеве, столице Украины, а не России. Она ответила, что её это не волнует. Тогда я устроил «во весь голос авантуру»[судя по всему – «громкий скандал»] заканчивая предложением, что бы её чёрт повёз в Москву. Однако моя «авантура» не имела успеха и широкой огласки. «Офіціянтка» продолжала нагло отвечать по-русски, а в книжном магазине были только мы. Наконец, обессиленый, я заплатил, вышел из «Сяйва» и пошёл домой.