Татьяна Соболева - История шифровального дела в России

Сейчас можно говорить с презрением о наивности людей, отдававших все силы, здоровье, жизнь построению общества справедливости, но вряд ли это будет верной оценкой их деятельности. Когда–то в юности Дзержинский написал в письме сестре Альдоне: «Я хотел бы объять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи…» Вероятно, эти чувства были побудительными мотивами для многих его единомышленников, работников Спецотдела в том числе.

В 1930—1931 гг. Эйхманс возглавлял научную экспедицию на остров Вайгач, которая имела целью определить запасы свинца на острове и составить его геологическую карту. Экспедиция состояла из заключенных Соловецкого лагеря из числа «каэров» (контрреволюционеров — политических заключенных), среди которых были специалисты геологи, химики и т.д., а также других заключенных, составивших три рабочие бригады. Два года провели участники экспедиции на острове. Их жизнь в это время не отличалась ничем от жизни участников любой другой научной экспедиции. Охраны не было. На пароходах «Георгий Седов» и «Глеб Бокий» завозили им строительный лес для поселка, продукты и необходимое оборудование. Бегала по острову овчарка по кличке Вайгач, подаренная Эйхмансу перед экспедицией… Армандом Хаммером Иногда прилетали самолеты. 'Остров был изучен досконально, карта составлена. После экспедиции все ее участники были отпущены на свободу Такая научная работа с заключенными была не случайна. Очевидно, что эти идеи принадлежали Бокию и его ближайшему окружению.

Другие сотрудники тоже в разное время работали с заключенными лагерей. Например, два года ведал лагерем на Колыме П. X. Харкевич — помощник Бокия, будущий начальник армейской дешифровальной службы…

Картина могла бы сложиться весьма идиллическая, но мы далеки от такого понимания вещей. В недрах внешне, казалось бы, благополучной системы уже давно, в те же 20–е годы, зародился и теперь принимал все большие размеры монстр политической диктатуры, монстр террора. Искажалась сама суть государства и, как следствие, его жизнь во всех проявлениях. Эти искажения прежде всего сказались на структурах власти, на их функционировании. Повлияло это и на деятельность Спецотдела. Руководство отдела оказывалось все больше вовлекаемым в поток кошмарной круговерти. Руководители государства требовали решения общих задач, отодвигая решение криптографических, главных для отдела задач на второй план.

В стране все шире разворачивалась борьба с политическим инакомыслием любыми средствами и способами. Коллективизация, раскулачивание вызвали голод в стране и, как следствие, недовольство политикой партии не только в деревне, но и со стороны голодающих рабочих и армии, состоявшей в своем большинстве из тех же крестьян. Прокатилась волна восстаний. Недовольных карали, и карали жестоко. В лагеря стали ссылать уже не только уголовников или каэров, если так можно сказать, прежнего образца, как это было в начале 20–х, а совершенно новую категорию «политических» — партийных оппозиционеров или им сочувствующих. Часто жертвами репрессий становились люди, не имевшие ничего общего ни с политикой, ни с оппозиционными группами.

Например, в ночь на 28 апреля 1933 г. в Луганске местными властями были произведены аресты среди рабочих, бывших когда–то членами социалистических партий, и интеллигенции. Всего арестовали до 400 человек с целью предупреждения готовящейся общей забастовки местных предприятий, в том числе металлургического завода им. Ворошилова. Среди арестованных оказались и партийцы, входившие в состав делегации, которая за несколько дней до этого была в Харькове у Г. Петровского с жалобой на сокращение пайка и на перерывы в продовольственном обеспечении, с просьбой об увеличении зарплаты в соответствии с ростом цен [257] ГАРФ. Ф. 6075. Оп. 1. Л. 133. .

Кровавая фантасмагория, в которую оказалась ввергнута страна, тяжким бременем ложилась на души и совесть старых партийцев — теперешних государственных и партийных руководителей. Многие начинали осознавать ужас трагедии, пытались сопротивляться. Гибли в борьбе естественной и насильственной смертью. Можно предположить, что мысль о всеобщей причастности к созданию системы террора отравляла сознание и жизнь многих. Но не всех. Фанатики, стоя подчас в позе праведников, губили и предавали других. Потом, естественно, гибли сами в мясорубке порожденной ими системы. В среде высших партийных и государственных деятелей атмосфера также становилась все более невыносимой. Чекисты пытались сопротивляться складывающейся системе. Уже в марте — апреле 1933 г. по требованию Политбюро ЦК, которое во все времена определяло задачи, стиль и методы работы всех звеньев государственной системы, в том числе и органов государственной безопасности, Коллегия ОГПУ была вынуждена исключить из союзных, краевых и областных коллегий ОГПУ 23 члена коллегий, а из краевых и областных управлений 58 руководящих работников органов. Их обвинили в примиренческом отношении к внутрипартийным оппозиционным элементам. Во исполнение решения Политбюро коллегия ОГПУ предоставила своим областным и краевым коллегиям право вынесения окончательных постановлений о применении «высшей меры социальной защиты» — расстрела по делам о вредительстве и саботаже в государственном хозяйстве без представления таких постановлений на утверждение коллегии ОГПУ.

Летом 1933 г. прокурор СССР, он же первый заместитель Менжинского Акулов и второй заместитель Менжинского — начальник Управления союзной милиции Прокофьев были кооптированы в состав Политбюро. Известно, что в 1936 г. был отстранен от должности и арестован Г. Ягода, ставший наркомом НКВД после смерти Менжинского, а до этого бывший уже с 1921 г. заместителем главы чекистских органов. Кроме обвинения в шпионаже, Ягоде были предъявлены обвинения в том, что органы опоздали с репрессиями на три–четыре года. Заступивший на пост наркома НКВД Н. И. Ежов, давно занимавший крупнейшие партийные посты (члена Политбюро, председателя ЦКК), был идеальным исполнителем для воплощения в жизнь активной репрессивной и карательной политики. Переполнялись, и притом в значительной степени членами РКП(б), лагеря, которые не имели уже ничего общего с исправительно–трудовыми колониями начала 20–х годов/Только в июле — декабре 1936 г. в лагеря Западно–Сибирского края были отправлены 4767 человек [258] Там же. Л. 234. . Был открыт новый лагерь на севере Красноярского края в районе Дудинки. Это был концлагерь «особой изоляции» на 1000 человек, предназначенный для бывших партийцев, приговоренных к длительному заключению. Во второй половине 1937 г. в Енисейске была закончена постройка нового политизолятора «особого назначения» на 1500 заключенных. С назначением Ежова сеть политизоляторов росла с каждым месяцем: лишь с ноября 1936 г. по июль 1937 г. их было открыто восемь, а до того существовало всего три. Ежов начал проводить политику репрессий и против сотрудников НКВД. Им предъявлялись различные обвинения, в том числе в сочувствии партийным оппозиционерам, спасении людей от арестов.