Павел щеглов - охранники и авантюристы

На меня, кажется, нахлынули в это время все огни, и загорелась земля подо мной при виде всей картины, чем кончилось это нападение. При убитых были портфели, но забрать деньги я не мог, а сделал это Брайтенбах, забрав также револьверы. В этот момент я за собою услышал треск замков винтовок, увидел вблизи нас в саду завода городового и пять солдат, которые уже взяли винтовки на прицел по нас и открыли пальбу. Я быстро побежал между семейными домами завода Гантке, а Брайтенбах по дороге вдоль забора по направлению в город. Так как я скрылся из виду у городового и солдат, а Брайтенбах был им на виду, то они пустились лишь за ним и продолжали стрельбу. Брайтенбах вбежал в дом-особняк, а городовой с солдатами оцепили его со всех сторон на расстоянии, недостижимом для стрельбы из браунинга. Городовой, расставив солдат вокруг дома, с одним солдатом ушел в контору завода передать обо всем происшедшем по телефону в город. Брайтенбах решил из этого дома бежать. Он рассчитывал, что будет убит солдатами. Деньги и револьверы, отобранные от убитых сборщиков, хотел передать какой-то женщине, но та не приняла. Брайтенбах, поставив над собой крест, с деньгами и револьверами, отобранными от убитых сборщиков, выбежал из дома и побежал по направлению к домам завода. По бегущему Брайтенбаху солдаты с колена открыли стрельбу из винтовок, но Брайтенбах невредимым скрылся.

Укрывшись между домами завода, я подбежал к высокому забору завода и, пробравшись через него, очутился на большой площади завода. Пробравшись затем через такой же забор, через луга добежал до дер. Куцелик и по ней пошел шагом на предместье города Заводзе, а оттуда направился в город на квартиру партийной женщины по Краковской ул., д. № 24, Кусмерской, брат которой Андрей Гротовский, „Ге-{394}нек» впоследствии был в 1908 г. убит ченстоховскими бандитами. Придя на квартиру Кусмерской и будучи уверенным, что Брайтенбах убит, я стал плакать и просил Кусмерскую отправиться в Раков и узнать, что там с ним слышно. Она вернулась и заявила мне, что боевик, который был окружен в доме, также бежал. На второй день я увиделся с Брайтенбахом. Деньги и револьверы были Брайтенбахом переданы Виктору Вцисло, «Кмицицу», и Альбину.

Лично мне экспроприация денег не нравилась, тем более в мелких нападениях, которые стоили людских жертв, или же могли повлечь таковые. На мои возражения однажды Альбину и Зенону, что при этих мелких нападениях также приходится из-за нескольких рублей рисковать жизнью нескольких человек, мне было отвечено, что нападения эти являются необходимыми для материальной поддержки революционного движения, но имеют также целью дезорганизацию царских властей.

Через несколько дней после этого нападения на сборщиков (акцизных) в Ракове я и Брайтенбах были посланы Альбином в Сосновицы. Скоро я получил от Альбина распоряжение с Брайтенбахом и Алоизом отправиться в Заверце и убить стражника (фамилию не помню), очень жестокого при подавлении революционного движения. Кроме того, мы должны были убить быв. боевика местной организации, который обвинялся в выдаче полиции боевиков своей шестерки. Ни одного, ни другого мы не знали, и нам их должен был указать окренговец по агитации Генрих. Прибыв в Заверце по указанному нам адресу, мы встретились с Генрихом, который дал нам все сведения о намеченных лицах. Мы также познакомились с планом Заверце, где будет удобнее нам произвести покушение. Мы остановились на квартире у одного рабочего завода Гульчинского (фамилии не помню). Генриху удалось указать Алоизу быв. боевика и стражника, которых следовало убить.

Кажется, на третий или четвертый день я, Алоизы и Брайтенбах прогуливались по Заверце, поджидая тех, кого следовало нам убить. Вдруг от вокзала идет стражник, и Алоизы говорит, что именно идет тот, кого надо убить. Мы, {395} пропустив его перед собою на удобное место, выстрелами из браунингов убили. От места убийства мы уходили нарочно врассыпную и быстрым шагом. Затем Алоизы встретил того же быв. боевика, которого нам следовало убить. Алоизы, увидав его, направил на него револьвер, но первые патроны в браунинге отсырели, и указанный боевик вбежал в дом и в нем скрылся. Какой-то гражданин видел это неудачное покушение. На второй день в одной из легальных газет поместил статью под заглавием «Охота на людей», в которой писал, что у покушавшегося глаза сверкали, как у сатаны.

После нашего возвращения из Заверце в Сосновицы (после убийства там нами стражника) вскоре я с Брайтенбахом были назначены членами штаба боевой организации Арцишевским, «Станиславом»-«Марцином» и Юстином на выезд за границу. Это, как мне помнится, было в начале декабря 1907 г. Паспортов нам дано не было, а лишь указано, что таковые получим в редакции «Трибуны» [77]в Кракове, куда нам и был дан адрес явки. Денег мы получили по пятнадцати или двадцати руб., причем было сказано, что деньги также получим в «Трибуне». На полученные мною деньги я купил себе новые ботинки.

Я распрощался с боевиками Домбровского бассейна и в день отъезда из Сосновиц на квартире Карла Павлинского по Старо-Сосновицкой, д. № 136 распрощался с Павлинским, «Дзядеком» [78], его женой, «Бабцей» [79], их воспитанницей Станиславой, Альбином и Юстином. Мне было жаль расставаться с организационной работой, я в момент ухода заплакал. Я и Брайтенбах с партийным контрабандистом в тот же день после обеда под Сосновицами при дер. Дембова Гура (как мне помнится), вблизи кордона пограничной стражи, прошли границу. Мы с Брайтенбахом пришли в Мысловице (в Германии) и оттуда уехали поездом в Краков. Там были арестованы агентом краковской тайной полиции Реховичем, {396} и отведены в полицейское бюро. С нас был снят допрос, кто мы и зачем приехали в Краков, к кому, каким способом прошли границу, почему у нас нет никаких документов. Мы ответили, что мы партийные, границу перешли контрабандным путем, а в Краков приехали по делам к адвокату Мареку [80]. После допроса нас отвели в тюрьму, так называемую «под телеграф». Мы написали адвокату Мареку или в редакцию «Трибун» о том, что мы арестованы.

Краковская секция ПСП рев. фракции старалась освободить нас, но дирекция полиции отказала и решила о нас навести справки у русской полиции. При аресте я назвал себя не своей фамилией и указал неверный адрес. Нас сфотографировали и послали запрос о нас в Россию. Брайтенбах сразу на допросе указал свою фамилию. Кажется, через недель шесть или больше получен был ответ из России: обо мне, что я им неизвестен и указанный мною адрес неверен. Брайтенбаха начали впутывать, что он проживал в Ракове по «левому» паспорту [81]и совершил нападения на указанных мною раньше сборщиков. Получив эти ответы, комиссар краковской полиции вызвал к себе Брайтенбаха и заявил, что он навел о нем справки. Он взял с Брайтенбаха расписку, что он больше не вернется в Галицию (Австрию) и выслал его под конвоем в Германию. Меня как назвавшегося подложно, предали так называемому нар. суду, но за введение в заблуждение полиции приговорили меня к пяти или трем суткам тюрьмы, а затем комиссар велел подписать бумажку, что я больше в Галицию не вернусь. Под конвоем меня отправили в Германию в Каттовицы. Вечером на станции Освенцим (на границе с Германией), я убежал от конвоя и, пробыв вблизи вокзала в бараках для рабочих до утра, утром купил билет и направился обратно в Краков. Денег при мне было всего три кроны. Еще в Краковской тюрьме я серьезно заболел легкими. {397}