Павел щеглов - охранники и авантюристы

Уезжая из Польши на конференцию, как в Ченстохове, так и Домбровском бассейне я предупредил более заинтересованных партией рабочих, что уезжаю за границу, где разрешаются вопросы по партии, имевшие связь с XI съездом партии, а также вопросы тактики центра партии по отношению к рабочим массам и боевой работе. После прибытия из Львова в Краков я вскоре был откомандирован обратно в Ченстохов и Домбровский бассейн. Здесь я рассказал рабочим, имевшим руководящее отношение по местным организациям, все происшедшее на конференции, и это еще больше вызвало недовольство центром партии и отрицательно-критическое отношение к интеллигенции, руководящей работой партии. Пробыв некоторое время в Ченстохове и Домбровском бассейне, я был вызван штабом боевой организации в Краков, куда и уехал. К моему удивлению, узнаю в Кракове, что Арцишевский, «Станислав-Марцин», и Гибальский «Франек», призваны Центральным Комитетом партии в штаб боевой организации в качестве членов штаба. Выяснилось, что Центральный Комитет, дабы успокоить возмущенных против него боевиков и большинство членов партии, решил совместно с остальной своей компанией призвать в штаб боевой организации названных Станислава и Франека и с их помощью дальше спокойно проводить, по выработанной им тактике, работу в партии. Таким соглашением Станислава и Франека с Пилсудским и его компанией я был очень возмущен и расстроен. Станислав и Франек, по инициативе которых был вызван раздор в партии, ведущий к расколу последней, теперь, став у власти, наравне с Пилсудским стали проводить все дальше по воле Пилсудского и сразу сумели {419} поставить на свою сторону и боевиков летучего отряда, которые в то время состояли на содержании партии. В это время в Кракове в среде эмигрантов жил бывший агитатор и боевик электромонтер Гравер, который в среде эмигрантов вел кампанию против центра партии. Партийная власть предупредила его, что опубликует его в партийной газете. На это он ответил, что если это объявление появится в партийных газетах, то он обратится в редакцию одной из краковских газет. В ней опубликует все по поводу объявления в газетах о нем и раскроет все известные ему грязные проделки Пилсудского, а затем соберет двенадцатифунтовую бомбу, с которой пойдет и собравшихся Пилсудского с компанией в редакции «Трибуны» взорвет. {420}

Расхождение Сукенника с ЦК партии и исключение его из партии. - Издание им в ответ прокламации от имени Общественно-социалистической рабочей организации. - Решение ЦК партии убить Сукенника и его обращение к русской полиции. - Его письмо в варшавскую охранку о подготовке центром партии нападения на казначейство в Киевской губ. - Падение в нем «всякого революционного духа». - Сукенник стал «никто». - «Случайный» его арест ченстоховской полицией. - Допросы его жандармскими и судебными властями. - Выдача им членов партии и некоторых боевиков. - Отправка его в Варшаву и допрос его варшавскими жандармами: полковниками Глобачевым и Сизых и генералом Утгофом. - Обыски и аресты в Домбровском бассейне по указаниям и при участии Сукенника, переодетого в форму городового. Дальнейшие допросы и дальнейшие выдачи.

По делам боевой организации я был в Ченстохове и Домбровском бассейне, где и рассказал рабочим, что некоторые товарищи, бывшие до этого времени в оппозиции против центра партии, теперь, пробравшись к власти, ведут кампанию за соглашение с центром партии. Рабочие, убежденные мною, стали противодействовать соглашению с центром. В это время в центр партии из русской Польши руководящая по районам организационной работой интеллигенция стала посылать на меня жалобы. В них они говорили, что я веду среди рабочих пропаганду против центра и его политики, что настроение рабочих становится враждебным к центру и руководителям организационной работой по районам. Вскоре я был вызван в Краков, где и явился к членам штаба боевой организации «Станиславу-Марцину» и «Франеку», Гибальскому. Последние направили меня к представителю организационно-агитационного штаба по кл. «Михаил», с которым я встретился в редакции «Трибуны». В отдельной комнате Михаил, в качестве представителя организационно-агитационной работы, стал упрекать меня за мою пропаганду среди рабочих против интеллигенции в партии и ее центра. Я, как социалист, стал ему доказывать неправильность ведения центром партийной работы. На это он ответил, что центр знает, что я честный человек, социалист и геройский боевик, оказавший им большие услуги. Однако, ввиду моей пропа-{421}ганды в среде рабочих против центра партии и вообще интеллигенции в партии центр решил меня от партийной работы устранить. На это я ответил ему, что это постановление может быть вынесено только партийным судом, причем добавил, что они все, вместо того чтобы заняться разумной революционной работой в партии, сидят в Закопане и Кракове, кутя и занимаясь грязными делами. Михаил, вскочив со стула, гневно сказал мне, что не желает больше разговаривать со мною и выбежал в соседнюю комнату. Выйдя из редакции „Трибуны" на улицу, возмущенный до глубины души, направился прямо на квартиру члена Центрального Комитета партии, ныне начальника всей Польши, Юзефа Пилсудского, где застал его сидящим за столом над своими военными учебниками. Я рассказал Пилсудскому все, что произошло между мною и Михаилом в редакции «Трибуны» и попросил партийного суда. Пилсудский ответил согласием и обещал поговорить с Михаилом. Выйдя от Пилсудского, я отправился на квартиру Карла Павинского, который тогда уже проживал в Кракове и у которого остановились приезжие боевики. Я написал заявление в штаб боевой организации, в котором потребовал над собою партийного суда. Я требовал, чтобы на этот суд были вызваны члены окружных комитетов партии Ченстоховского и Домбровского районов, а также старшие «шестерки» боевой организации тех же районов. Я хотел, чтобы все эти люди присутствовали на моем суде и были моими свидетелями, а равно очевидцами всего, что произойдет на суде со мной. Я хотел разоблачить на суде Станислава-Марцина и Гибальского, «Франека», по инициативе которых была создана оппозиция против центра партии. Ими же было подготовлено все к расколу ее или свержению Пилсудского с его компанией. Выйдя из дома с написанным мною заявлением, расстроенный до крайности, я пошел к члену штаба боевой организации Станиславу-Марцину, которому и передал свое заявление, прося его поскорее созвать суд. Станислав обещал.

На следующий день Станислав сказал мне, чтобы я завтра утром явился в редакцию «Трибуны», что и сделал я. В «Трибуне» я нашел Станислава, Франека и только что на {422} днях приехавшего из Польши Юстина, члена штаба боевой организации. Вскоре пришел Валерий, «Словик», Вронский, Пилсудский, Михаил и еще кое-кто. Все они вышли из комнаты, где я находился. Станислав, Юстин и Франек - все трое также ушли к остальным. Я остался один и все время нервно расхаживал по комнате. Наконец, вышли ко мне Станислав, Франек и Юстин. Первый заявил, что решено никакого суда надо мной не производить, так как у центра партии достаточно данных, что я анархически-коммунистического мировоззрения. Ввиду этого суд является для меня лишним, причем Станислав просил меня передать другому лицу, назначенному партией, боевую организацию, находящуюся в моем ведении, и ее оружие. На это я ответил, что протестую против уклонения центра партии от суда. Адреса боевой организации штабу известны, а также известно, где хранится оружие. В заключение я сказал, что таковое ни мое, ни их, а рабочих; «Поезжайте к ним, если они вам его дадут, берите». Юстин ответил на мои слова какой-то угрозой. Я же продолжал свой разговор со Станиславом и Франеком, упрекая их за то, что, став у власти, они умывают руки, круто повернув в сторону. Совместно с Пилсудским они стали проводить дальше его политику. Я добавил, что, по мнению центра, правду могут говорить только анархисты, я снова просил созвать суд. Они, т. е. центр, никогда не были социалистами и не будут друзьями рабочему классу. Однако, придет время, когда они сами на практике убедятся в этом. На этом наш разговор в редакции «Трибуны» закончился, и я, уходя, не повидался ни с Пилсудским, ни с другими, находящимися в соседней комнате.