Павел щеглов - охранники и авантюристы

Приняв изложенное к сведению, я уехал из Стокгольма, снабженный 30 000 фр., каковые вручил вице-директору Департамента полиции Васильеву. Путешествовал под именем купца Ральфа. За весь период моего последнего пребывания в России после свидания с Джиакомини, с мая по сентябрь 1915 г., Васильевым в курс дела был введен заведующий контрразведкой подполковник Федоров, проживавший в Петрограде. Приехав в Петроград, я сделал Васильеву подробный доклад о своей поездке, и, обсудив с ним положение, мы пришли к тому заключению, что в ближайшем будущем ничего делать не нужно. Это наше решение было одобрено и бывшим директором Брюн де Сент-Ипполитом.

Осенью 1915 г., в середине октября, я выехал в Цюрих. Перед отъездом я еще раз побывал у Васильева, который уже тогда собирался выходить в отставку. Добавлю здесь, что подполковник Федоров одобрял каждый наш шаг и не {344} предпринимал сам ничего самостоятельно. Васильев посоветовал мне в дальнейшем держаться следующей тактики: самому к немецким агентам не показываться, а если кто-нибудь из них затребует, то сказать, что вследствие сильного провала в России ничего теперь сделать не удалось, и что обстоятельства работы в России теперь таковы, что навряд ли можно ожидать каких-нибудь положительных результатов, причем просил в случае возникновения каких-нибудь новых замыслов или предложений с противной стороны не принимая таковых, категорически от них не отказываться и о каждом отдельном предложении извещать его.

В январе 1916 г. в Цюрих приехал опять тот же Бернштейн и сказал мне, что для них представляется в данный момент очень важным прекратить производство взрывчатых веществ на Шосткинском и Тульском патронных заводах. Я, руководствуясь данной мне инструкцией, дал уклончивый ответ, который в общих чертах сводился к тому, что в ближайшее время, по выяснении положения дел, в России, ничего предпринять нельзя, а что я постараюсь навести справки.

Это оттягивание шло приблизительно до марта 1916 г. В марте я получил приглашение приехать в Берн для личных переговоров по очень важному делу. Приехав туда, я был у Бисмарка, и он сказал мне, между прочим, следующее: «У русских одно преимущество перед нами на Черном море - это „Мария“. Постарайтесь убрать ее aus dem Wegschaffen. Тогда наши силы будут равны. А при равенстве сил мы победим. Если нельзя окончательно ее уничтожить, то хоть постарайтесь выбить ее из строя на несколько месяцев».

Затем он передал, что сейчас со мной будет говорить их посол, но чтобы я не подал виду, что знаю, с кем говорю. Когда пришел этот незнакомый мне господин, посол, то он завел разговор об общем положении России, в коем показал довольно большую осведомленность в разных оттенках русских общественных настроений. Поговорив со мной около получаса и, очевидно, оставшись довольным моими ответами, он меня спросил, не соглашусь ли я поехать в Россию для организации в широком масштабе революционной повстанческой пропаганды среди рабочих и крестьян. В программу {345} входили: рабочие и аграрные беспорядки с самым широким саботажем, а также лозунгом „Долой войну“.

Между прочим, в разговоре он выразился, что люди различных идейных мировоззрений во время этой войны во многом неожиданно сошлись и разошлись. Указал на Бурцева и Кропоткина - людей различных взглядов, однако, сошедшихся отношением к войне.

На мои запросы «как быть» Департамент полиции ответил через Красильникова следующее: «Оба предложения принять. О „Марии“ условно, о пропаганде - безусловно. Мне выехать в Россию».

Уезжая в Россию, я условился с немцами, что через два месяца встречусь с ними в Стокгольме.

По приезде в Россию через Швецию под фамилией Ральфа приблизительно в мае 1916 г. я отправился, согласно указанию Красильникова, к Броецкому, тогда делопроизводителю Департамента полиции.

Броецкий сказал мне, что Департамент полиции вряд ли сможет вплотную заняться этим делом, а потому я буду передан в распоряжение военных властей. В ожидании проходили недели и недели, но ничего не было сделано. Броецкий уехал в отпуск и познакомил меня со своим заместителем (фамилии не знаю). С военными властями я сведен не был, и когда начал приближаться срок свидания в Стокгольме и я стал просить паспорта, мне сначала обещали, а за несколько дней до самой поездки мне было заявлено, что паспорта дать не могут ввиду того, что каждый паспорт, выдаваемый на поездку за границу, проходит через специальное контрольное бюро, назначенное военными властями, а те отказались выдать мне паспорт на основании каких-то особых, имеющихся у них сведений обо мне. На вопрос, подозревает ли меня Департамент полиции в чем-нибудь неблаговидном, мне ответили: «Безусловно нет».

Таким образом, связи были чисто автоматически порваны, и видя, что мне больше делать здесь нечего, я заявил, что хочу уехать из Петрограда. Уехал я в Одессу, куда прибыл в конце июля 1916 г. и стал жить под своей собственной фамилией ввиду предстоявшего призыва лиц моего возраста. В {346} сентябре по мобилизации был принят в солдаты (как ратник второго разряда).

Служил в 479-й дружине в Одессе, затем был неожиданно переведен в Харьков. Все время службы находился под надзором - сперва тайным, потом явным. Причины надзора не знаю. Но с переводом в Харьков надзор был снят.

Из газет узнал о взрыве «Марии», а вслед затем о пожаре в Архангельском порту. Прочитав эти сведения в газетах, я написал письмо опять назначенному на должность директора Департамента полиции Васильеву о том, что мною своевременно как устно, так и письменно было обращено внимание. Ответа не последовало никакого. Проверены ли были мои указания, и почему власти закрыли глаза на показанную мною опасность, - не знаю.

25 февраля я был освобожден от военной службы по болезни.

Разновременно получил от немцев 50 тысяч франков. Все деньги передавал Департаменту полиции в лице Красильникова (тысяч 15) и Васильеву (тысяч 35).

Они же, в свою очередь, давали мне на расходы, впрочем, в недостаточной мере. Приходилось тратить из своего кармана.

О причинах, побудивших меня дать настоящие показания, скажу следующее:

У меня всегда была мечта взойти на баррикады в день русской революции. Но революция прошла мимо меня: я тогда находился в госпитале в Харькове и даже не подозревал, что происходит в стране.

При обновлении России я бы со своей тайной не мог бы жить, даже если бы был твердо уверен, что она не будет разоблачена.

Кроме того, считаю нужным обратить внимание на попустительство властей в деле «Марии» и «Архангельского порта». {347}

Рассказ В. Л. Бурцева

Месяца полтора тому назад меня посетил господин, которого я сразу не узнал, хотя, как потом оказалось, видал его раньше в очень памятной для меня обстановке.