Теймур Мамедов - Когда боги спят

Фанес, еще не проронивший ни слова, едва не вскочил со своего миндера. Его седые всклокоченные волосы, которые он безуспешно пытался привести в должный порядок прежде, чем предстать перед царем, нависали над высоким, изборожденным морщинами лбом. Худое, оливкового цвета лицо грека при последних словах Креза скривилось в презрительной гримасе, словно он услышал что-то непотребное. Окинув вельможу злым взглядом из-под огненно-рыжих бровей, Фанес обратился к царю с небрежной развязнностью воина, готового в любое время дня и ночи ринуться во главе своих соплеменников в кровавую битву, но не привычного к тонкостям придворного этикета.

- Владыка, не слушай Креза, впавшего в детство! Способен ли он дать дельный совет? Разве не он, погубивший собственное царство, погубил и отца твоего, допущенного в сонм небожителей великого Кира, посоветовал ему переправиться через многоводную реку и углубиться в чужие, неизведанные земли, отрезав себе этим все пути к отступлению? Затмение нашло в тот роковой час на разум отца твоего, иначе он не последовал бы совету, от которого за парасанг пахло предательством. А сейчас Крез хочет, чтобы ты вернул Псамметиху его царство, - вернул сейчас, когда фараон разбит тобой, а после того, как ты сам поведешь своих воинов в дельту Нила, и они, воодушевленные твоим присутствием, разобьют и разгонят жалкие отряды Амиртея, весь Нил будет твоим - от места, где он выходит на поверхность из мрачных глубин ада, до самого Верхнего моря. А ливийца Амиртея, родившегося на свет в овечьем загоне, мы бросим к твоим ногам связанного, беспомощного, чтобы ты попрал своей стопой его рабскую выю!

Крез даже не удостоил взглядом разгоряченного грека, закусившего удила. В глубине души он сам удивлялся собственной безмятежности. Физически ощущаемое спокойствие разлилось по всему его телу, словно он находился не рядом с вспыльчивым и необузданным Камбизом, а с его отцом всегда уравновешанным и хладнокровным Киром. Вельможа даже перестал испытывать неудобства от сидения на непривычном миндере.

- Позволь, владыка, ответить не знающему сомнений греку. Разве может рассуждать разумно тот, кто пьет неразбавленное вино... - не успел Крез произнести последние слова, как тут же пожалел об этом. Он совсем упустил из виду, что и Камбиз в последнее время часто прибегает к этому напитку. Но он вовремя исправил допущенную им оплошность - недаром среди других придворных Крез прослыл мудрым. - Пьет безо всякой меры! Разве его ум волновали когда-нибудь заботы о своей стране, и говорил ли он ночами с бессмертными богами? Владыка, ты хорошо знаешь, что не мог я советовать великому Киру вторгнуться в чужие пределы - мы уже достаточно далеко находились от границ Персиды, и даже ветер не мог донести до изнуренных воинов сладкий дым их родных очагов. И полноводных рек мы пересекли в том походе не одну и не две! Кто из присутствующих не знает ошибки великого Кира? Он оставил большую часть войска, а сам с немногочисленным отрядом, по сути разведывательным, переправился через бурную реку и углубился во враждебную территорию. Так удивительно ли, что бессмертные боги оставили его, и славный Кир был разбит?!

Крез перевел дух и также спокойно, ровным голосом, продолжал:

- Владыка, последуй моему доброму, идущему из глубины не знающего корысти сердца совету: возвращайся в Персиду! Разве судьба, уготованная мне богами, разве выпавший мне жребий не говорит в пользу моего совета? Ведь было время, когда ослепленный своим благополучием, я видел вокруг себя только покорность и повиновение своих подданных и менее могущественных соседей. И я решил, что все доступно моей воле и моим желаниям: ни один враг не угрожал моей утопающей в садах Лидии, верные союзники всегда были готовы прийти мне на помощь по первому моему зову, уверенные, что и я поспешу к ним в трудный для них час! Талантам [талант единица веса в античном мире; колебалась от двадцати до тридцати килограммов] золота и серебра в моих кладовых никто, даже я, не знал числа, - недаром отважные мореходы разнесли по всем странам и сделали обиходной поговорку "Богат, как Крез!" И возгордился я, владыка, взыграла во мне непомерная гордыня, а ведь всевидящие боги не любят, когда она поселяется в груди смертных, даже у избранных ими людей. И мне не пришлось ждать долго кары, да и не ждал я ее, уверенный в неизменном благоволении бессмертных богов... Не буду скрывать, владыка, и я метил на мидийский престол, мечтал присоединить к своей огромную державу Астиага, чьи рубежи омывали воды трех морей и Океана [в представлении древних греков Земля, имевшая форму боевого щита, со всех сторон омывалась рекой Океан], который вы, персы и мидяне, называете "Морем Вурукрта". Надеялся я в глубине сердца, что мне, своему союзнику, завещает он Мидию. Были на то причины, владыка, ты же знаешь: царица, любимая жена Астиага, мать матери Кира, была моей родной сестрой! И еще одно обстоятельство, самое существенное из всех, подогревало мои надежды, лелеемые долгие годы в моих чертогах в ожидании ухода в мир иной престарелого, обиженного богами Астиага: не было у мидийского царя сыновей-наследников...

Сейчас, когда прошло более двадцати лет после того, как моя Лидия стала одной из сатрапий твоей державы, мне ясно, насколько наивны и беспочвенны были мои притязания на мидийский престол. Это я понимаю сейчас, двадцать лет спустя, а тогда... С годами мы становимся много мудрее, владыка, и именно поэтому старость в почете у всех без исключения народов земли... Как и следовало ожидать, почувствовав над собой холодное дыхание смерти, Астиаг призвал в Экбатаны [столица Мидии] своего любимого внука, еще совсем юного Кира, и завещал ему свое огромное царство. Все мидийские вельможи склонились ниц перед новым владыкой, любимцем Ахурамазды, признали его божественную власть над собою...

Через несколько дней Астиаг, простившись с близкими, ушел в страну, откуда нет возврата, сопровождаемый причитаниями и неутешными рыданиями родных, царедворцев и многочисленных плакальщиц. Но не успели проводить Астиага в последний путь, еще не стихли раздирающие сердце вопли плакальщиц и громкие рыдания близких, не успела окаменевшая от горя страна сменить траурные одежды, как я объявил войну юному Киру, заручившись добрыми предзнаменованиями оракулов Лидии и Эллады, поддержкой Амматиса, Валтасара [Валтасар - царь Вавилона, побежденный Киром] и тех мидийских вельмож, на чьих перстах были нанизаны мои перстни, чьи холеные руки украшали мои драгоценные браслеты, чьи хитоны раскрашивали бесценным пурпуром мои не поднимающие глаз... Самоуверенный, вступил я в битву с ополчением Кира, надеясь, что перейдут на мою сторону мидийские вельможи, облагодетельствованные моими дарами, однако дрогнули они в решающий час, не сдержали своих обещаний... - Крез поторопился подавить в себе горестный вздох. - Целый день, от зари утренней до зари вечерней, длилась ожесточенная схватка, но ни я, ни Кир не смогли получить перевеса конница моя в те времена не имела себе равной во всей Азии. А время года было крайне неблагоприятное для ведения военных действий - надвигалась зима с ее пронзительными ветрами, холодом, убивающим все живое. Решил я вернуться в Лидию, переждать до благодатной весны, уверенный, что так же поступит и Кир. Но богобоязненный Кир не испугался зимы, нагрянул он неожиданно к древним стенам Сард. А я к тому времени уже успел отпустить отряды союзников, велев вернуться ранней весной, как только подсохнут дороги...