Дэвид Дуглас - Норманны. От завоеваний к достижениям. 10501–100 гг.

С 1042 по 1066 год паломники и купцы из Англии побывали во многих странах. Были широко известны своей красотой англосаксонские украшенные цветными рисунками рукописи, особенно созданные в Винчестерской школе, а некоторые из них пересекли море и оказали влияние на работу континентальных скрипториев (Scriptoria) не только в Нормандии [569]. Так же высоко ценились работы английских мастеров того периода по металлообработке и во многих второстепенных искусствах. Правда, со времен Беды латинские гуманитарные науки находились в упадке, но продолжалось изучение самого языка и его грамматики. И если в англосаксонское стихосложение в период правления Эдуарда Исповедника свою лепту внесли лишь немногие, то в правовых документах, пастырских наставлениях и исторической прозе продолжали эффективно использовать местный язык [570]. Достижениями англо-норманнской Англии, которые раньше, возможно, недооценивали, а теперь, возможно, слишком превозносят [571], все же пренебрегать нельзя.

Тем не менее, несмотря на все сказанное, правдой остается и то, что основной поток, столь неумолимо стремившийся на континенте к «ренессансу» XII века, Англию не затронул. И дело тут не просто в том, что в Англии не было соборных школ, способных конкурировать с теми, которые развивали во Франции новые философские методы и открывали новый взгляд на систематическую теологию. Дело было еще и в том, что в Англии монастыри (несмотря на их великое прошлое и великое будущее) были ориентированы на более ранние традиции, а не на интеллектуальный прогресс. Вдохновение они черпали в прошлом и в тот период больше всего были заняты «изнуряющим распространением истощенного наследия, которое эксплуатировали вот уже пять сотен лет» [572]. Словом, в Англии Эдуарда Исповедника не было не только Шартра, но и Ле-Бека и современного Монте-Кассино. И результаты были достойны внимания. «Чем больше размышляешь об XI веке, — замечает профессор Саутерн, — тем больше понимаешь, насколько для достижений будущего века были необходимы заложенная тогда материальная и интеллектуальная база», «и англо-саксонская Англия не проявила и доли участия во всех этих приготовлениях, которые велись до 1066 года» [573].

Проводить сравнения между последствиями норманнских завоеваний в области культуры на севере и на юге нужно именно на фоне этих сведений. Новое, уже распространяющееся на Западе учение в Англии шло буквально по пятам за норманнами, и главными посредниками, переправившими его через Ла-Манш, стали два новых, перевезенных норманнами из Ле-Бека в Кентербери архиепископа — Ланфранк и Ансельм. До приезда в Англию Ланфранк вел известный спор о доктрине Беренгара посредством логической дисциплины, которая была в этой полемике принята всеми инакомыслящими, но которая была неизвестна в Англии того периода. А самый великий мыслитель своей эпохи, Ансельм, как ученый и как Отец Церкви, принес в Англию свою доктрину. Такие люди неизбежно повлияли на всех, с кем они соприкоснулись в Англии. Но даже и при этих условиях соборные школы Англии и официальная теология, которым они покровительствовали, значительно отставали от того, что происходило в северной Франции до самого конца XII века [574]. Поэтому неудивительно, что после норманнского завоевания у английских схоластов постепенно зародилось желание съездить за границу, чтобы лично познакомиться с новыми движениями мысли и с людьми, которые их пропагандировали.

Особенно же влекли их те страны, где смешение культур — греческой, мусульманской и латинской (смешение, абсолютно незнакомое для Англии времен Эдуарда Исповедника) — было наиболее очевидным; это были такие страны, как Испания, или, например, страны, где правили норманны: южная Италия и Сицилия. Один из типичных случаев подобного рода — Аделард Батский [575]. Аделард родился примерно в 1085 году, и Англия была его patria (родина). Но еще в юности он эмигрировал во Францию и там учился в Туре и Лионе. Затем он побывал в Апулии, Калабрии и на Сицилии. Возможно также, что он был и в Антиохии при правлении Танкреда, и почти с уверенностью можно говорить, что какое-то время он учился в Испании. Все его путешествия, а особенно по странам с норманнским господством, были чрезвычайно продуктивны, и, вероятно, он во многом способствовал введению на Западе евклидовой математики и мусульманской астрономии. Его интересы были очень разносторонними: от философии Платона до прикладной химии, и он сам являет собой пример смешения греческого и арабского влияний, которое управляло западным христианским миром.

Таким образом, посвятить одну из своих книг Вильгельму епископу Сиракуз, который, и сам, возможно, был нормандец, должен был именно Аделард, так как после своих путешествий он привнес в Англию что-то от космополитичной культуры, которая развивалась в норманнских странах на юге с 1050 по 1100 год. И позже свою роль в возрождении XII века Англия сыграла, находясь именно под этим воздействием. Например, медицина в Салерно, может быть, и не являлась наукой в современном смысле этого слова, но она значительно опережала предписанные в англосаксонских лечебниках магические деяния, и есть некоторые основания полагать, что это влияние проникло в Англию через полвека после взятия Салерно Робертом Гвискаром [576]. Однако еще большую важность представляют собой предпринимаемые на протяжении всего XII века попытки познакомить Англию с арабской наукой, а особенно с арабской математикой и астрономией. В конечном счете Англия действительно сыграла выдающуюся роль, познакомив западный христианский мир со значительной частью греческой и арабской науки. Кроме того, если вклад Англии в теологию и философию можно считать второстепенным, то всего лишь одним своим представителем, Джоном Солсберийским, Англия подарила Европе один из самых совершенных образцов гуманизма. Для вновь установившихся обстоятельств было абсолютно типично, что учиться Джон Солсберийский должен был у великих французских мастеров, особенно у мастеров Шартра, и что, по его собственным словам, он должен был «10 раз пройти горную цепь Альп» и «дважды пересечь Апулию». Его жизненный путь, несомненно, принадлежит более поздней эпохе, но все это едва ли стало бы возможно, если бы не события, которые захлестнули Англию во второй половине XI века.

Гарантией того, что Англия окажется под культурным влиянием континента в тот период, когда Западная Европа переживала возрождение, бесспорно, послужили норманны. Тем не менее выжили и пережили норманнскую эпоху и многие увлечения Англии донорманнского периода. Например, верно, что в результате норманнского завоевания прозе на англосаксонском национальном языке был нанесен удар, от которого она так и не оправилась. Но преемственность прозы на английском пусть слабо, но поддерживали [577]. Что же касается спорного вопроса о связи современной английской и англосаксонской литературы и о том, насколько норманнское завоевание повлияло на эту связь, делать какие-либо смелые заявления непросто. Однако одно продуманное суждение здесь, возможно, и уместно. «Те, кто пренебрегает связью английского и англосаксонского как сугубо филологическим фактом, — пишет Л. С. Льюис, — обнаруживают шокирующее безразличие к самой форме существования литературы». С другой стороны, «из-за изменений в языке вскоре англосаксонский перестали понимать даже в Англии», а что касается более поздней средневековой литературы, нам сообщают, что «на одно упоминание Вейда или Веланда мы встречаем пятьдесят упоминаний Гектора, Энея, Александра или Цезаря» [578]. Из этого ясно, что долг этих писателей перед классикой был куда значительнее, чем перед древним язычеством с севера.