Сергей Бурин - Великие пророчества о России

«Отец Авель, сказано в его житии, видя у себя пашпорт и свободу во все края и области, и потече из Петербурга к югу и к востоку, и в прочия страны и области. И обшед многая и множество. Был в Цареграде и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда же паки возвратился на Российскую землю». Он поселился в Троице-Сергиевой лавре, жил тихо, разговаривать не любил. К нему стали было ездить московские барыни с вопросами о дочерях да женихах, но Авель отвечал, что он не провидец.

Однако писать Авель не бросил. К этому времени относится и. его переписка с графиней Прасковьей Андреевной Потемкиной. В одном из писем он говорит, что сочинил для нее несколько книг, которые вскоре вышлет. Но это уже были не книги пророчеств.

Авель сетует в письме к ней: «Я от вас получил недавно два письма, и пишете вы в них: сказать вам пророчество то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Там сказано, ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля, и держать их в тюрьме или в острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство, — в тюрьмах ли лучше быть или на воле, Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах и под неволею… Итак, я ныне положился лучше ничего не знать, а если знать, то молчать».

П. А. Потемкина в ту пору была уже полувековая старуха, приверженница мистики и чудотворства. А когда-то это была блестящая светская красавица, кузина (по мужу) самого Потемкина. Светлейший князь отличался тем, что запросто влюблялся в своих племянниц, с некоторыми становился даже близок.

Завоеватель Крыма покорил и сердце молоденькой Прасковьи Закревской, ставшей позже женой одного из Потемкиных. Прасковья Потемкина пережила возлюбленного своей молодости на много лет и заканчивала жизнь благочестиво, погрузившись в мистику, зачитываясь книгами подвижников, подобных Авелю.

Во всех письмах к ней отца Авеля встречаются мистические рассуждения. В одном он приводит молитву «Отче наш», в другом выписаны разные нравоучения из Евангелия, в третьем приведена молитва собственного сочинения.

Упоминает он и так называемые книжки, писанные еще в бытность его на Соловках. «Книжки» эти состояли из символических кругов и фигур с приложением к ним «толкований», с таблицами «Планет человеческой жизни», «Годы от Гога», «Годы от Адама», «времена всей жизни», «рай радости, рай сладости» и др.

Была еще «Книга Бытия» Авеля. В ней говорилось о возникновении Земли, сотворении мира и человека. Он ее проиллюстрировал собственными таблицами и символами и дал краткие пояснения к ним: «На сей странице изображен весь сей видимый мир и в нем изображена тьма и земля, луна и солнце, звезды и все звезды, и все тверди, и прочая таковая, и проч. Сей мир величеством тридцать миллион стадей, окружностию девяносто миллион стадей; земля в нем величеством со всю третию твердь; солнце — со всю вторую твердь; луна — со всю первую твердь, тьма — со всю мету. Земля сотворена из дебелых вещей, и в ней и на ней — воды и леса и прочия вещи и вещество. Солнце сотворено из самаго сущаго существа. Такожде и звезды сотворены из чистаго самаго существа, воздухом не окружаемы; величина звездам не меньше луны и не меньше тьмы. Луна и тьма сотворены из воздуха, тьма вся темная, а луна один бок темный, а другой — светлый и проч. таковая».

Все эти «книги» Авель обещал выслать Потемкиной в скором времени, так как в тот момент их при нем не было, а хранились они в сокровенном месте. «Оныя мои книги, — писал он, — удивительные и преудивительные, те мои книги достойны удивления и ужаса, и читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на Пресвятую Божию Матерь. Но только читать их должно с великим разумением и с великим понятием».

Впрочем, он обещал помочь графине в уразумении таинственных его книг при личном с нею свидании. Они свиделись и беседовали. После чего Авель отправился на принадлежащую ей суконную фабрику в Глушково, которая находилась под Москвой. Здесь он прожил некоторое время, «обшел, и вся видел, и всех начальников познал». Нашел все в отличном порядке. Вот только жалованье фабричным ему показалось маловатым. Он просил графиню увеличить его всем, особенно управляющему.

Не забыл и о подаянии монашествующей братии, а кстати и о себе. Попросил денег для путешествия в Иерусалим и на Афонскую гору. Нужны были для этого лошади и повозка, шленское сукно на рясу. Всем этим по распоряжению графини Авеля снабдили, дали триста рублей на его нужды и еще двести для иерусалимских монахов. Он покорнейше благодарил графиню за великое благодеяние. Особенно радовался лошадям и повозке, так как был стар и у него болели ноги.

После смерти своей благодетельницы П. А. Потемкиной отец Авель попросил поместить его в Шереметевский странноприимный дом — тогда богадельню, а ныне институт имени Склифософского. Но царь высочайше повелел объявить монаху Авелю, чтобы тот избрал непременно какой-либо монастырь, где по согласию настоятеля и водворился бы.

Авель избрал Пешношский монастырь в Дмитровском уезде, но туда не явился и из Москвы скрылся.

Между тем Александра I все больше мучили угрызения совести, связанные с тем, что он причастен к убийству отца. А после 1812 года у императора, прежде равнодушного к обрядам православной Церкви, вдруг пробудилось религиозное рвение. Однажды он сказал: «Пожар Москвы освятил мою душу, и я познал Бога». Императора не покидало убеждение в своей греховности, чувство вины перед злодейски убитым отцом. Он все больше стал погружаться в мистическое настроение, встречался с гадалками и ворожеями.

Авель же все годы царствования Александра I скитался по России, переходил из монастыря в монастырь. Однажды он был представлен самому министру А. Н. Голицыну и имел с ним беседу.

Всесильный вельможа, друг детства царя, встретил монаха в неизменном своем сером фраке, который носил, невзирая на переменчивость моды. Князь был, как обычно, приветлив и обходителен. Разговор зашел о сектантках, растущее влияние коих сильно беспокоило министра духовных дел. Авелю доводилось слышать и о ворожее Крюденер, и о модных карточных гадалках Буш и Кирхгофше, и об эмигрантке княгине Тарант, и о Креверше, проповедовавшей «католическую, но не римского обряда» религию, и, конечно, о Татариновой — хлыстовке, радения которой одно время посещал даже сам царь. Это было до того, как с ней случился скандал и ее заключили в монастырь. Открылось, что в ее секту заставляли вступать принуждением, обращали силой — секли до крови розгами, морили голодом, держали строптивых в холодном чулане.