Павел Щеголев - Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы

Скоро прибыли также пристав Денисов и Татаров, причем Денисов предложил мне говорить всю правду. Прибыли также товарищ прокурора и жандармский подполковник Есипов. Ввиду позднего времени тов. прокурора не стал меня допрашивать, а жандармский начальник велел перевести меня в тюрьму и там лишь в присутствии жандармского конвоя стал меня допрашивать о партийной работе и организа-{430}ции. Я не отрицал своей принадлежности к партии, так как у них имелись обо мне факты; но я сказал, что в боевой организации я работал лишь в техническом ее отделе, т. е. по перевозке и сохранению оружия и т. п., и в террористических актах я участия не принимал. В ответ он произнес: «Что вы ерундите, у нас есть целая куча сведений об этом; по показаниям инструктора боевой организации Тарантовича, „Альбина“, вы были его помощником; вы же убили жандармского вахмистра Крыкливого, были инструктором боевой организации. У меня имеется статья о вас в партийной газете „Работник“. Я вас давно бы арестовал, только мы все думали, что вы сами к нам придете». Затем он меня спросил - знаю ли я Мильчарского и его жену. На это я ответил, что нет. Тогда он засмеялся и сказал мне: «Вы даже спали с Мильчарской на одной кровати, а не только просто знаете их». Продолжая допрашивать, сказал, что «мы знаем каждый ваш шаг, как вы жили за границей, где и что делали».

На этом допрос закончился, и он ушел отправить телеграммы с уведомлением о моем аресте начальнику губ. жандармского управления в Петрокове, прокурору Петроковского окружного суда и начальнику Варшавского охранного отделения. Из канцелярии меня перевели в камеру. При открытых дверях камеры поставили двух городовых с винтовками. Вскоре прибежал в тюрьму ко мне начальник земской полиции Лебедев; оглядывая меня, приказал городовым зорко следить за каждым моим движением, а если попытаюсь что-либо сделать - стрелять. В это время снова пришел ко мне жандармский начальник. Это было уже поздно ночью. Удалив начальника земской полиции, стал в канцелярии допрашивать меня об участии в террористических актах и предложил выдать ему ченстоховских боевиков. В некоторых террористических актах, которые можно было доказать, я стал ему сознаваться. Что же касается участия в них других боевиков, то говорил лишь о тех, которые куда-либо выехали или же которых нет в живых. Я сказал, что большинство их знаю только по кличкам, а что касается 1909 и 1910 годов, то в Ченстохове совершали террористические акты преимущественно приезжие боевики из-за границы, а местные боевики {431} бежали за границу. Затем привели в тюрьму арестованных Мильчарского Павла и его жену, Марию Пецух, которая передавала мои письма приставу Татарову, и ее сестру, Владиславу Климчак. Их мне предъявили, но я ответил, что знаю их, но к партии они не принадлежали. Это заявление пока не помогло, и их оставили в тюрьме.

Утром из Петрокова прибыли на допрос прокурор Петроковского окружного суда и следователь по важнейшим делам Коломацкий. Как мне помнится, участковый следователь 3-го участка г. Ченстохова вызывал экстренно повесткой в качестве свидетелей по моему делу о нападении на акцизных сборщиков и убийстве таковых в Ракове. За мною в тюрьму пришли три жандарма, которые и перевели меня на допрос в уездное управление начальника. На улице от самой тюрьмы до уездного управления стояла цепь из солдат, полиции и жандармов. В уездном управлении я застал начальника уезда князя Авалова, жандармского начальника подполковника Есипова, прокурора окружного суда, следователя по важнейшим делам Коломацкого, участкового следователя и товарища прокурора, а равно вызванных свидетелей из Ракова: приказчика казенной винной лавки Каминского со старшей дочерью и ксендза. Свидетели по делу о нападении на винную лавку и нападении на акцизных сборщиков и убийстве таковых рассказали о моей деятельности. Каминский с дочерью сказали, что я нападал на лавку с другими два раза и третий раз Каминский меня видел, как я с браунингом в руке быстро бежал от места нападения и убийства сборщиков. Ксендз, который был очевидцем из окна своей квартиры нападения и убийства сборщиков, заявил, что я немного похож на одного из нападавших, но утверждать под присягой он не может, что это именно я. Допрашивающим я заявил, что в нападении на винную лавку я принимал участие, но в нападении на акцизных сборщиков и их убийстве участия не принимал, а был около места нападения лишь случайно. Это меня заставило бежать, как видел Каминский. Подписав протокол допроса, следователь дал мне подписать постановление на содержание под стражей. Прокурор окружного суда и товарищ прокурора заявили мне, что по это-{432}му делу я буду передан Варшавскому военно-окружному суду и препровожден в десятый павильон Варшавской цитадели. Я знал, что для военного суда этих фактов достаточно, чтобы меня повесить.

Дальше начался допрос следователем Коломацким, товарищем прокурора и жандармским начальником по другим террористическим актам. Жандармский начальник Есипов стал внушать мне, чтобы я раскрыл все известное мне о партии. Тогда можно рассчитывать на замену варшавским генерал-губернатором смертного приговора военного суда на небольшой срок каторги. На допросах я указывал и других лиц партии, но по боевой организации лишь немногие могли быть арестованы, а большинство - одних уже не было в живых, другие уехали за границу или же были мне известны лишь под кличками. За время моей работы в партии я действительно никогда не интересовался фамилией партийного человека и знал фамилии, поскольку это требовалось, как необходимость. Меня, как боевика, знала огромная масса рабочих фабрик и заводов. В Ченстохове редко на какой улице кто-нибудь не знал меня, я же, зная очень многих партийных людей, избегал знакомства с ними, так как они не имели со мной общей боевой работы в партии. Очень многие из других политических партий знали меня, но я никогда не стремился к сближению и тем самым не интересовался их фамилиями. Теперь, когда я был арестован и началась выдача членов партии, это оказалось большим счастьем, так как возможно, что иначе я выдал бы больше людей, чем сделал. Ничуть не преувеличивая, говорю истинную правду, что рабочие фабрик и заводов очень любили меня, и многие старались быть со мною знакомыми ближе, но я этого избегал, тем более в видах конспирации по инструкции боевой организации. В конце концов это послужило к лучшему.

На второй день моего ареста в Ченстохове, во время допросов меня прокурором, следователем и жандармским начальником, людей, которых можно было арестовать, было указано мною немного, и допросы производились исключительно по обвинению меня самого. Как-то вечером кончился допрос, и я услыхал разговор жандармского начальника, что {433} Сукенника партийные хотят отбить у конвоя, который будет провожать меня по городу на вокзал. Ночью пришла из Варшавы телеграмма, чтобы меня немедленно доставили в Варшаву, и ночью под сильным конвоем меня увели на вокзал. По улицам на вокзал, по которым меня проводили, сплошь стояли солдаты и полиция, а мне наложили наручники. Вместе с конвоем на вокзал пришли жандармский начальник и начальник земской полиции. Я видел также помощника пристава Арбузова, на которого я сам организовал покушение и принимал в нем участие. В поезде мы сели в пассажирский вагон, с двумя жандармами рядом и по сторонам. В вагоне еще было двенадцать городовых с вахмистром полиции. Утром поезд прибыл в Варшаву. Меня с вокзала под тем же конвоем на извозчике доставили прямо в Охранное отделение. После принятия меня от конвоя дежурным по охране в дежурную комнату пришел помощник начальника охраны Сизых. Взяв меня с собою в кабинет, он выразил сожаление, что я сам не явился и что теперь дело находится в скверном положении.