Павел Щеголев - Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы

За время моего ареста варшавской охраной получались из ПСП рев. фракции самые точные (секретные) сведения от трех сотрудников в партии, которые подписывались кличками по охране. Из их подписей помню двоих - «Весенний» и «Зеленый». Все агентурные сведения, более или менее имевшие для охраны значение, отпечатывались на шапирографе и посылались всем губернским жандармским начальникам по одному экземпляру и в Департамент полиции. Велась также переписка с полицией других государств; обменивались фотографическими карточками разыскиваемых людей.

Как-то раз за мною в десятый павильон прибыл утром конный конвой с тюремной каретой доставить меня в Охранное отделение. По прибытии туда, я со старшим агентом охраны Гуриным стоял у окна в дежурной канцелярии напротив дверей, ведущих с лестницы в канцелярию. Вдруг дверь открыл, намереваясь войти, хорошо одетый и в пенсне мужчина, который, увидев меня, молниеносно закрыл дверь обратно. По всем приметам его я мог сказать, что это был организатор {441} Союза активной борьбы из Львова Юзеф Сосунковский, или Корнель. Агент Турин, заметив, что произошло, взглянул на меня, но я сделал вид, что ничего не заметил. Так как Сосунковский не мог давать в это время секретных сведений, исходящих от центра партии, то я был уверен, что это именно был Корнель. Во многих агентурных сведениях охраны указывалось, что это «известно Сукеннику» или же было написано, что он «знаком Сукеннику», ввиду чего на этой почве происходили неоднократные допросы меня подполковником Сизых.

Как-то раз подполковник Сизых во время допроса вдруг спросил меня, знаю ли я помощника редактора газеты «Голос» во Львове, хромого на одну ногу. Я тотчас же вспомнил, что этот помощник редактора, фамилии которого я не знал и теперь не знаю, пожелал в 1908 году через кого-то из эмигрантов познакомиться со мной, и тогда он с этой целью приходил ко мне. С ним были еще два человека. Из его слов я узнал, что эти два человека - его товарищи, приехавшие к нему в гости из Варшавы. Я ответил, что помню такового и встречал во Львове на своей квартире, куда он пришел ко мне в 1908 г. Подполковник Сизых, желая изменить значение своего вопроса, спросил лишь, не помню ли я, на какую ногу он хромает. Этот вопрос не относился к протоколу допроса меня, и Сизых тогда сказал, что «мы его знаем, и надо бы его нам арестовать». Это было так сказано, что я сразу сообразил, что в этом помощнике редактора «Голоса» во Львове есть секрет охраны.

В Охранном отделении в Варшаве со мною в одной камере, где я содержался, через некоторое время после моего ареста всегда спал приезжий тайный сотрудник охраны; он был родом бельгиец и хорошо говорил по-французски. Фамилия его была Вальберси. Им где-то тогда, кажется, в Киеве или Екатеринославле было выдано много анархистов. В конце концов он получил в охране бумаги и уехал куда-то на шахты в Сибирь. Ему было тогда лет около сорока. {442}

Секретное сообщение Сукенником из тюрьмы в партию имен лиц, подозреваемых им в провокаторстве. - Опознание Сукенником в Петроковской тюрьме арестованных по его указаниям боевиков. - Выступления Сукенника в судебных заседаниях в качестве изобличителя обвиняемых. - Проблески раскаяния у Сукенника. - Его прошения Щегловитову и генералу Скалону о скорейшем его расстреле. - Его разговор по этому поводу с генералом Утгофом. - Венчание Сукенника в тюрьме с Марией Пецух. - Тайны Х павильона Варшавской крепости. - Палачи. - Перевод Сукенника в 1915 г. в Орловскую тюрьму. - Скорбь рабочих об аресте Сукенника. - Освобождение Сукенника и прибытие его в Москву, а затем в Петроград, в местные Охранные отделения. - Болезнь Сукенника и его пребывание в разных больницах. - Служба Сукенника после октябрьского переворота сначала санитаром на военно-санитарном поезде, затем в Петрогубкоммуне и с 1921 г. в Петроградском торговом порту. - Мысленное обращение Сукенника к Пилсудскому, как главному виновнику позора его жизни.

Через некоторое время после моего ареста я просил следователя Коломацкого освободить арестованных в Ченстохове, как не принадлежащих к партии - Павла Мильчарского, его жену, Марию Пецух, и ее сестру, Владиславу Климчак. Так как до ареста я находился в любовной связи с Марией Пецух, то через некоторое время она была мною вызвана письмом в Варшаву ко мне на свидание. Хотя редко, она приезжала ко мне на свидания, которые давались мне в десятом павильоне крепости или в охране. Эти свидания давались мне пока беспрепятственно. Хотя я был очень озлоблен против центра партии за все то, что произошло со мною по вине Пилсудского и компании, за то, что был теперь брошен в багно [88]скорби-позора и на растерзание царскому орлу, все же я знал, что их труды также для освобождения пролетарских масс. Все, что стало мне тогда известным в охране об изменниках в среде партии, я решил записать на малых кусочках бумаги и передать приезжавшей ко мне на свидание Марии Пецух. Я велел таковые передавать ее сестре Владиславе, прося переписывать их и передать в партию в Краков. Для этого я дал адрес и просил, чтобы Владислава по воз-{443}можности поехала в Краков к самому Пилсудскому или же передала другим путем в партию мои сведения, ни в коем случае не указывая источника. Я боялся, что центр может намеренно выдать меня охране за эти сведения, чтобы таким путем добиться моей смерти. В записках этих были указаны все те лица в партии, которых я по сведениям в охране подозревал в тайном сотрудничестве с охраной. Кроме того, были указаны те люди, которые по моим сведениям были арестованы, но они почему-то были скоро освобождены, что мне подало мысль о их соглашении быть сотрудниками охраны. В записках этих, между прочим, были указаны лица, о коих я уже говорил выше, - Корнель и помощник редактора «Голоса» во Львове. Передавая тогда эти записки Марии Пецух, я просил ее, чтобы ее сестра Владислава известила меня о том, что они попали в центр. Через короткое время получил от нее письмо, где она писала, что все сделано. Как мне помнится, такие сведения передавались Марии Пецух два или три раза. В непродолжительном времени после передачи мною этих сведений в охране по отношению ко мне стало заметно какое-то тревожное настроение, будто произошло что-то серьезное.

Агентов охраны за все время приходилось мне видеть лишь несколько человек. Меня никогда не допускали видеть их собравшихся в так называемой «филерской комнате». Самым опытным в охране считался не то агент-чиновник, не то офицер, лет около тридцати, по фамилии Литвинов. Он был потом откомандирован на службу в Департамент полиции. Когда я уже сидел в Х-м павильоне Варшавской крепости и неоднократно раздумывал по всем тем сведениям, которые получала охрана от своих сотрудников, я пришел к заключению, что это дело этих сотрудников. Что произошло в партии после переданных мною сведений из охраны Марией Пецух, так и осталось мне неизвестным по настоящий день.