Валерий Сойфер - Власть и наука

Практически те же обвинения были вписаны в протокол допроса Тулайкова 31 августа 1937 г., правда тогда они были дополнены ссылками на вредительскую связь Вавилова с Бухариным (38). Но, повторяю, всё это было пока из разряда "версий", оговоров. Теперь нужно было сломать Вавилова, чтобы он сделал самооговор.

На первом допросе 12 августа старший лейтенант НКВД А. Г. Хват (ну как не вспомнить А.И.Солженицына с его рассуждениями о том, что и фамилии у энкавэдэшников были под стать их ремеслу - если не Живодеров, то Горлопанов или, как в "деле" Вавилова, -- Хват /39/) предъявил оговоры и потребовал, чтобы Вавилов с ними согласился6 . Вавилов все их категорически отверг:

"Это неправда. Вокруг ВИРа я группировал высококвалифицированных специалистов для ведения научной работы, антисоветской-же работой я никогда не занимался" (40).

Не признал себя вредителем и шпионом Вавилов и на допросе 14 августа, причем если первый допрос продолжался лишь 5 часов 40 минут и проходил днем, начиная с полудня, то в этот раз Хват допрашивал академика с 1 дня до 6 утра с одним четырехчасовым перерывом с 18 часов до 22 часов.

Через день Хват предъявил Вавилову формальное обвинение и потребовал, чтобы Вавилов ознакомился с ним и подписал. Обвинение гласило:

"ВАВИЛОВ Николай Иванович достаточно изобличается в том, что на протяжении ряда лет являлся руководителем контрреволюционной организации, сплачивал для борьбы с советской властью контрреволюционно настроенную часть интеллигенции, будучи агентом иностранных разведок вел активную шпионско-вредительскую и диверсионную работу по подрыву хозяйственной и оборонной мощи СССР, стоял на позициях реставрации капитализма и поражения СССР в войне с капиталистическими странами" (41),

Запирался Вавилов недолго. Уже 24 августа 1940 года, через две недели после помещения в лубянскую камеру, он, как это делали многие в подобной ситуации, -- или запуганные побоями и издевательствами, или верившие в то, что "чистосердечным" признанием спасут себе жизнь, -- счел нужным "признаться". На восьмом часу непрерывного допроса он выдохнул из себя слова признания во вредительской деятельности:

"Я признаю себя виновным в том, что с 1930 года7 являлся участником антисоветской делегации правых, существовавшей в системе Наркомзема СССР. В шпионской работе виновным себя не признаю" (42).

Припугнув Вавилова, что ему "не удастся скрыть свою активную шпионскую работу и об этом следствие будет вас допрашивать", Хват потребовал рассказать поименно, с кем подследственный был связан "по антисоветской работе". Вавилов назвал Яковлева, Чернова, Эйхе, Муралова, Гайстера, Горбунова, Вольфа, Черных (бывшего вице-президента ВАСХНИЛ), Тулайкова, Мейстера, Марголина8 и Ходорковского (43). Фактически Вавилов начал показывать, что был не одиночным исполнителем чьих-то поручений, а сам был руководителем группы преступников -- группы Вавилова. С этого момента в протоколах допросов, да и во всех меморандумах стало повторяться это определение -- "Группа Вавилова", иногда заменявшаяся синонимом -- "Делегация Правых".

Допрос в этот день был прекращен.

Знал ли Вавилов, что все названные им "враги" уже либо расстреляны, либо умерли от голода, побоев и болезней? Что "лишнее" дело, еще одна "преступная" фикция -- группа, делегация, фракция -- называй, как хочешь, -- им уже не повредит? Возможно догадывался, поэтому с такой легкостью и вовлекал именно их в свою ПРЕСТУПНУЮ ДЕЛЕГАЦИЮ ПРАВЫХ.

Размышляя над этим списком, нельзя не задаться вопросом: а случаен ли такой набор? Не слишком ли круто замешано? Три наркома, два замнаркома, секретарь Ленина и затем главный ученый (непременный, по тогдашней терминологии) секретарь Академии наук СССР, президенты и вице-президенты ВАСХНИЛ. Был ли этот список подсказан Вавилову следователем? Или Николай Иванович решил сам заварить эту кашу, всё заранее обдумав?

Если это дело рук следователя -- то, конечно, сделать это старший лейтенант мог только по приказу свыше. И тогда возникает вопрос: в чью голову пришла такая мысль -- связать одной веревочкой всю верхушку аграрного руководства страны, включая и члена высшего руководства -- Яковлева? Уж не усатый ли шутник с трубкой задумал еще один масштабный процесс на манер троцкистско-бухаринского, чтобы свалить разом все беды в сельском хозяйстве, начавшиеся с его -- сталинской -- коллективизации и до сих пор продолжающиеся, на эту ДЕЛЕГАЦИЮ ПРАВЫХ? Может быть, поэтому так долго, невероятно долго по тем временам тянулось следствие: Вавилов признал себя виновным 24 августа 1940 года, а всесильный "суд" огласил приговор только 9 июля 1941 года. Может быть, все это время дело крутили, прикладывая одну версию к другой, но затем, неожиданно для Сталина, началась война, и было уже не до показательных процессов, и так, дескать, война все беды в сельском хозяйстве на себя спишет?

Конечно, могло быть и другое объяснение: Вавилов мог сам на себя наговорить, причем сразу, решительно, через две недели сидения в застенках, чтобы абсурдностью всей затеи, которую не могли не донести до высочайших ушей, потянуть время следствия, отодвинуть его, а там, возможно, и доказать свою невиновность!? В это трудно поверить, тем более, что время следствия, когда ежедневно Хват садистски издевался над ним, не могло быть для Вавилова легким (М.А.Поповский раскопал такие сведения: перед каждым допросом, как только в дверях его кабинета появлялся конвоируемый Вавилов,

"Хват задавал один и тот же вопрос:

-- Ты кто?

-- Я -- академик Вавилов.

-- Мешок говна ты, а не академик, -- заявлял доблестный старший лейтенант" /44/9.

Да и вообще, повесить на себя такую организацию вряд ли было в интересах Вавилова. Что ни говори, это был прямой путь на эшафот, а известно до-подлинно, что Николай Иванович хотел жить, писал прошения отправить его на фронт, использовать на научной работе и т. п. В том же августе 1940 года он отправил на имя Берия письмо, в котором заявлял, что "... никогда не изменял своей Родине и ни в помыслах, ни делом не причастен к каким-либо формам шпионской работы в пользу других государств. Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью, посвятив себя всецело научной работе" (47).

Следовательно, самые серьезные обвинения, грозившие смертной казнью, он отверг. Все-таки вредительство -- грех меньший.

Из Вавилова вытягивают показания на его коллег

Согласившись с обвинением во вредительской деятельности, Вавилов встал на путь признаний. Теперь Хвату нужен был следующий шаг: от согласия во вражеском сотрудничестве с уже уничтоженными людьми необходимо было заставить подследственного выдать чекистам новые жертвы, но уже из числа тех, кто еще на свободе. Допросы стали занимать всё больше времени. Вавилова доводили до состояния невменяемости, когда от бессонных ночей, от постоянных унижений и угроз любой человек терял не то что самоконтроль, а был согласен признаться в чем угодно, лишь бы выйти живым из кабинета следователя, хоть ненадолго успокоиться во сне, забыть те часы, когда слезы душили и застилали глаза.