Валерий Сойфер - Власть и наука

Заметное внимание привлекла тогда работа ленинградского генетика Георгия Дмитриевича Карпеченко, сумевшего добиться такого результата, который большинству ученых казался невозможным: используя необычный метод воздействия на наследственные структуры -- хромосомы, он получил плодовитый гибрид двух родов: капусты и редьки (в природе, как известно, представители разных родов не скрещиваются). За эту работу Карпеченко был удостоен международной стипендии из фонда Рокфеллера, позволявшей ему поехать поработать на Западе, и вообще его имя стало сразу известным среди крупнейших ученых мира. Поэтому Вавилов рассказал об этом открытии (25), затем о деятельности любителей-плодоводов: американца Лютера Бербанка и русского -- И.В.Мичурина. Он остановился на многих вопросах селекции и генетики, даже на таких новинках, как облучение семян рентгеновыми лучами с целью получения наследственно измененных форм -- мутантов (возможность вызывания мутаций у высших организмов облучением была показана в 1925 году ленинградскими учеными Г.А.Надсоном и Г.С.Филипповым и в 1927 году американцем Германом Джозафом Мёллером, позже удостоенным за это Нобелевской премии), использовании других физических воздействий на растения4.

Ценность каждого из рассмотренных Вавиловым направлений была неодинаковой, но все-таки каждое из них нечего было и сравнивать с пока еще никак неапробированной яровизацией. И, тем не менее, Вавилов выделил ее в особый раздел доклада и превзошел в оценках всех ученых, говоривших или писавших о яровизации раньше:

"Особенно интересны... работы Лысенко, который подошел конкретно к практическому изменению позднеспелых сортов в раннеспелые, к переводу озимых сортов в яровые. Факты, им обнаруженные, бесспорны и представляют большой интерес... Опыт Лысенко показал, что поздние средиземноморские сорта пшеницы при специальной предпосевной обработке могут быть сделаны ранними в наших условиях. Многие из этих сортов по качеству, по урожайности превосходят наши обыкновенные сорта... нужна немедленная упорная организационная коллективная работа, чтобы реализовать интереснейшие факты, установленные Лысенко" (/27/, выделено мной -- В.С.).

Конечно, от таких слов у любого человека могла закружиться голова, но Лысенко уже вполне свыкся с ролью победителя. Его выступление было самым заметным на совещании. Вряд ли даже Вавилов мог предположить, что в центре внимания участников совещания окажется вовсе не его доклад, а выступление начинающего агронома. Лысенко начал с того, что "горячо протестовал" против "слишком упрощенного представления о его работе как о попытке добиться весеннего посева озимых яровых культур" (28). Он претендовал уже на то, что им развита особая теория изменения свойств любых культур -- и озимых, и яровых, а не только пшениц.

"Слово яровизация понимается почему-то по-разному, -- продолжил он -- Эта теория5 несмотря на новизну (появилась она в 1929 г.), успела уже "устареть". В громадном большинстве случаев ей приписывают очень узкое значение: плодоношение озимых хлебов при весенних посевах" (29).

Он поговорил еще некоторое время о не имеющих прямого отношения к яровизации всяких квази-теоретических материях, затем рассказал о том, что призывает воздействовать холодом не только на пшеницы, остановился на необходимости поиска сортов, лучше всего отвечающих на холодовое проращивание, разграничении процессов роста и развития, а затем ошеломил присутствующих заявлением, что благодаря изменению всего одного фактора -- температуры, ему удалось увеличить урожайность азербайджанских пшениц, высеянных в Одессе, сразу на СОРОК процентов!

Больше никаких цифр в докладе приведено не было -- и это тоже было существенным моментом выступления, которое свидетельствовало, какой он тонкий психолог. Главное было сказано -- без излишнего шума и ненужных словоизлияний. Одна цифра говорила больше, чем сто цифр.

Остановился он еще на одном вопросе, вряд ли тогда привлекшим чье-то внимание, но для нашего будущего рассказа существенном: он заверил присутствующих, что не посягает на отмену канонов науки:

"Может получиться такое впечатление, с которым мне постоянно приходится вести борьбу: противопоставление метода яровизации методу селекции. Так думать нельзя. Никаких противопоставлений нет. Наоборот, яровизации без генетики и селекции не должно быть...

... Метод яровизации дает возможность использовать гены, и в этом его основное значение" (30).

Спору нет, следовало из его выступления, благодаря яровизации удалось резко поднять урожайность пшениц, что правда -- то правда. Есть также надежда увеличить урожаи и других культур. Но устои науки от этого не пошатнутся и отмене не подлежат. Говоря об этом, Лысенко опять проявил изрядную мудрость, когда облек свои слова в форму полемики с какими-то неназванными им оппонентами, слишком, дескать, вольно обращающимися с его теорией. Если даже таких чересчур радикально мыслящих оппонентов и не было, то все равно эффект от такого полемического приема получался солидным: вот, они, радикально мыслящие, палку перегибают, а я -- нет, я на земле стою, излишними надеждами не обольщаюсь и даже готов с радикалами поспорить.

Эти слова о росте, развитии, генетике, генах очень показательны, так как вскоре он изменит позицию и перейдет к неприятию генетики и генов, но пока он держался скромно в отношении основ науки, резонно полагая, что ядро его выступления -- ссылки на увеличение урожаев -- привлечет внимание присутствующих и прежде всего Яковлева. Главное было то, что с помощью его метода можно почти в полтора раза повысить урожай! ПОЧТИ В ПОЛТОРА РАЗА!

Никто из ученых, и прежде всего Вавилов и Мейстер, без сомнения способных понять несерьезность утверждения агронома Лысенко о скачке урожайности (просто невозможно представить, чтобы они этого не понимали), не возразил против лихачества, никто не спустил на грешную землю оторвавшегося от правды-матки творца "теории" яровизации. Это было непростительной ошибкой, расплачиваться за которую пришлось уже и на этом совещании и много лет спустя. Впервые ученые высочайшего ранга собрались вместе с наркоматскими чиновниками и не дали отпора в решающем вопросе о невероятном росте урожаев, не поняли, что они молчанием своим подкрепили фальшивые векселя. Это был решающий час в судьбе науки российской, и час этот ученые проморгали. Ведь такая цифра гипнотизировала. Она становилась мерилом вклада любого ученого в процветание народа. То, что официальный лидер биологии и агрономии, Президент ВАСХНИЛ Вавилов говорил в это самое время о ТЕОРИИ Лысенко как о важнейшем вкладе в науку, только укрепило впечатление огромности научного подвига скромного агронома.