Валерий Сойфер - Власть и наука

"Каждому трудящемуся более чем ясна прелесть нашей советской действительности, нашего советского строя. В самом деле, разве есть в мире для человека более душевное наслаждение, чем чувствовать и осознавать, что и ты вложил свою агрономическую мысль, свой труд в общее дело расцвета социалистического сельского хозяйства" (72).

Столь же демагогическим был подход к решению новой задачи -- отказаться от научных методов и заменить их своими:

"По старым представлениям мы должны были начать свои исследования с нахождения пути химического или биохимического анализа отличий одних клубней от других. Но такой подход к решению многих вопросов в агронауке, в том числе и вопроса борьбы с вырождением посадочного материала, -- не наш путь и не с этого нужно начинать" (73).

Параллельно он отверг вывод ученых о роли вирусов картофеля в порче клубней, приписав порчу только плохому действию внешних условий, а заодно решил отрицать необходимость изучения распространения вирусов в стеблях, листьях и клубнях:

"Ухудшение природы картофеля при культуре его в жарких условиях не связывалось с изменением породы в зависимости от условий жизни, а было зачислено в болезни" (74).

"Но так как возбудителей, то есть заразного начала, нельзя было обнаружить, то эту болезнь причислили к болезням, вызываемым фильтрующимися вирусами" (75).

Дальше события развивались по уже апробированной схеме: Лысенко организует газетную шумиху и протаскивает через Наркомзем УССР и СССР нужные ему постановления об обязательности летних посадок. В украинской газете "Коммунист" 21 марта 1935 года он помещает статью "За власну степову картоплю", а затем разражается вереницей статей в центральных газетах. 25 июня и 27 октября 1935 года он публикует статьи в "Правде", 15 июля и 15 сентября -- в "Известиях", 26 марта, 28 апреля, 8 июля, 30 июля, 9 октября и 7 ноября -- в "Социалистическом земледелии". "Возрождение сорта", "Обновление земли", "Картофель на юге", "Картофель на юге и теория стадийности", "Лiтня посадка картоплi" -- повторяющиеся названия статей создают впечатление действительно новой победы Лысенко. Параллельно те же статьи с минимальными изменениями он помещает в журналах "Колхозное опытничество" (76), "Колхозный бригадир" (77) и др.

На сессии ВАСХНИЛ в том же 1935 году он выступил с откровенной саморекламой и заявил, что благодаря летним посадкам "на 1937 год весь юг будет обеспечен на 200% посевным картофелем" (78). Спрашивается, а зачем нужны эти 200%, хватит и ста. Но залихватский тон рождал такие же залихватские цифры. Лысенко уже не мог остановиться, его заносит, и появляются эти хлестаковские "тридцать тысяч курьеров". Точно так же он заявляет в 1935 году в одной статье о проверке летних посевов в 25 колхозах на 300 гектарах, а в другой статье (79) эта же цифра площадей у него возрастает в 20 раз.

В это время он начинает проигрывать еще один мотив, становившийся у него популярным. Он дает объяснение, почему его новинки никогда не появлялись на презренном Западе и никогда там не подхватывались практичными капиталистами. Он пишет:

"... признать изменение природы картофеля при культуре его на юге -- это значит признать изменение наследственности организмов от условий жизни. Буржуазной же науке о наследуемости такую зависимость не выгодно было признавать. Не признает она ее и до сих пор" (80).

Как можно было законы экспериментальных наук объявлять буржуазными? Разве закон тяготения на одной шестой части суши действует иначе? Разве электрический ток при пересечении границы страны Советов перестает подчиняться закону Ома, а законы Менделя при этом меняют свой смысл и значение? Абсурдность таких утверждений ясна любому нормальному человеку. И уж совсем нелепо утверждать, что "буржуазной науке НЕВЫГОДНО ПРИЗНАВАТЬ" какие-угодно реально существующие факты и законы. Логичнее было бы считать, что уж если кому и выгодно "выжимать" максимальную пользу из научных исследований, то, говоря словами пропагандистов, прежде всего буржуям. Ведь для них чем больше прибыль, тем лучше. И, если борясь с вирусами, можно увеличить сборы картофеля, то они будут бороться с ними, как только можно. А если узнают, что не в вирусах дело, а в особом картофельном вырождении, то, будьте уверены, они и за "вырождение" примутся. Им, буржуям, лишь бы с выгодой остаться.

Лысенко был не единственным человеком, смело перебрасывавшим мостик от обвинений западной общественной мысли в буржуазном перерождении к перерождению естественных наук. Он уже хорошо понимал, что безапелляционные обвинения в буржуазности на самом деле адресованы точно, что там, где надо -- в кабинетах коммунистических вождей и высших чекистских начальников -- его слова услышат, поймут однозначно, и в своих ожиданиях он не обманывался. Поэтому он все более уверенно декларировал тезисы о классово-обусловленных корнях заблуждений не только генетиков, но и вирусологов, физиологов растений и других ученых.

Трудно понять, почему эта идея Лысенко была оценена Вавиловым положительно. Возможно, он по инерции продолжал некритически относиться ко всему, что исходило от новатора. Однако поддержка Вавилова уже не была нужна Лысенко, он теперь искал опору в коридорах властей и укрепился настолько, что даже если бы люди ранга Вавилова стали его критиковать, он мог парировать любую критику апелляцией к верхам.

Требование Лысенко "отменить" закон чистых линий В.Иоганнсена и заменить его свободным переопылением сортов

В 1898-1903 годах датский биолог Вильгельм Иоганнсен в серии изящных опытов установил, что различия в признаках потомков одних и тех же родителей возникают из-за их гибридной природы, и что после ряда самоопылений потомков по нисходящей линии дальнейшего расщепления по признакам не происходит -- образуется константная чистая линия. Иными словами, если исключить перекрестное опыление растений, а поколение за поколением опылять цветки родственной пыльцой, то постепенно получатся организмы со сходными признаками -- так называемые чистые линии.

Закон чистых линий Иоганнсена был положен во всем мире в основу семеноводства и селекции, а, кроме того, позволял работать с нерасщепляющимся (стабильным) материалом при выведении новых сортов и отвергал наивные надежды тех, кто верил в наследование благоприобретенных признаков.

Положения закона Иоганнсена никак не устраивали Лысенко. Они сковывали его инициативу. А раз так, то он смело и решительно заявил, что Иоганнсен ошибался, чистых линий в принципе быть не может. "Чистая линия быстро изменяется, быстрее, чем представляла себе наука", -- объявил он, не поставив ни одного эксперимента. Из этого тезиса вытекало, что использовать чистые линии не только не нужно, а даже вредно (дескать, силы потратишь, время потеряешь, а всё равно чистого материала в природе быть не может), и потому он предложил заменить прием получения чистых линий диаметрально противоположным по смыслу приемом -- свободным переопылением растений летающей в воздухе пыльцой. Для перекрестноопыляющихся растений (ржи, свеклы и других) новатор предложил другой радикальный способ -- воспитание (именно так: в о с п и т а н и е) расчеренкованных частей растения в различающихся условиях внешней среды с... последующим переопылением.