Георгий Марков - Завещание

- Миша, я так по тебе соскучилась, - сказала Лида и, отодвигая с грохотом табуретку и скамейку, бросилась к Нестерову, обняла его и принялась целовать в губы.

"Что это она? Неужели влюбилась? Вот уж некстати", - пронеслось в голове Нестерова, и он попытался освободиться от объятий Лиды. Но она вновь придвинулась к нему и, схватив его за руку, прижала ее к своему сердцу.

- Я как подумаю, Миша, что приехал ты сюда из-за меня, из-за Степиных наказов, мне становится горько и больно... И я не знаю... что сделать... как поступить, как жить дальше, чтобы ты понял всю мою благодарность тебе...

- Вот сядь-ка, Лида, и послушай. Я ведь приехал с территории Тульчевского... Провел там неделю, - сказал Нестеров и, подхватив Лиду под локоть, подвел ее к столу и усадил на табуретку.

Только теперь, отойдя на несколько шагов от Лиды, он рассмотрел ее костюм. Костюм был сшит из кителя и брюк Степана. "Вот как она! Не успела еще утихнуть боль от войны, а она уже наряжается, спешит понравиться. А ведь могла бы сберечь, навсегда сберечь его гвардейский мундир".

От своего открытия Нестеров почувствовал горячие толчки в голову, и с языка готовы были сорваться резкие и обидные слова.

- Прости, Лида, я схожу за дровами, - сквозь зубы процедил Нестеров и вышел во двор.

Он долго стучал здесь топором, без особой необходимости размельчая березовые поленья. Вернулся успокоенный, внутренне подготовившись рассказывать о своей поездке.

Лида настолько была увлечена своими чувствами, что не обратила внимания ни на его сдержанность, ни на сухость его сообщения о путешествии. Она часто вздыхала, закидывала руки за голову, как бы напоказ выставляя свою не по фигуре пышную, высоко подобранную грудь. Несколько раз она забрасывала ногу на ногу, и Нестеров видел ее голые ноги и кружевные панталоны. Он отводил глаза в сторону, но Лида делала вид, что не замечает его смущения. Она ушла молчаливая, сдержанная и непонятная. Уже стемнело, и он предложил ей проводить ее до больничного городка.

- Миша, не насилуй себя, - тихо, почти с рыданием, сказала она и, накинув белый платок, висевший на плечах, на голову, вышла, не обернувшись.

А дня через три Лида вновь появилась в доме Нестерова. Она была сейчас уже другой: будничной, уставшей, виноватой. Из того костюма на ней была только юбка. Лида забилась в угол и сидела, сжав плечи.

- Ты здорова, Лида? - присматриваясь к ней, спросил Нестеров, гремя чайником.

- Вполне, Миша.

- А все-таки ты какая-то иная сегодня...

- Не нравлюсь я тебе, Миша, никакая: ни наглая, как тогда, ни тихая, как теперь. - Ее бледное лицо стало совсем мрачным, губы шевелились в судорожной улыбке, глаза останавливались на одной точке.

- Может быть, поговорим, Лида?

- Поговорим, Миша.

- Что тебя мучает, Лида?

- Ты мучаешь, Миша.

- Я? Вот уж не представляю себя в роли мучителя...

- Ну, может быть, это и резко сказано, - уловив в его голосе нотку обиды, начала смягчать Лида. - А все-таки тяжко мне стало с тобой, Миша...

- Да почему? Ты что-то, Лида, преувеличиваешь. Ответь, почему? Что произошло?

- Представь себе, если б тебя не было... Только ты не обижайся... Ты же знаешь, я преклоняюсь перед тобой бесконечно... Ну вот: тебя нет, и я вольна принять любое решение, совершить любой поворот в жизни... А при тебе не могу... Ты как часовой моей совести, который стоит в стороне и сторожит меня... Хотела смягчить тебя, стать любовницей, что ли... И это ты отвергаешь. И оттого еще горше... - Лида глотала концы слов, перешла на шепот, нос ее сразу вспух, покраснел.

- Бог с тобой, Лида! Ты все истолковала не так. Будь вольна, принимай любое решение... Ни в чем, совершенно ни в чем я тебя не упрекну. И нисколько не меньше буду уважать тебя как близкого человека моего друга. Что произошло-то? Скажи, если можно! - Нестеров разволновался, зашагал по комнате - в один угол, в другой... Никак не думал он, что жизнь может приобрести такой оборот.

- Замуж я собралась, - выдохнула Лида и насторожилась вся, будто в ожидании удара.

- Полюбила? - горячо спросил Нестеров и подумал: "И я вот полюбил... И все идет, как должно идти в этом мире... И память о дорогих людях нельзя превращать в оковы для живущих..."

- Возможно, и полюбила... Возможно, Миша, потому что после Степы полюбить снова нелегко...

- Ну и будь, Лида, сама себе судьей. Решай, как хочешь; знай, я убежден в этом, Степа, появись он на мгновение, не осудил бы тебя... Скажи только, кто он, этот счастливец, которому судьба дарит такую прекрасную женщину, как ты, Лида?

- Ну, скажи мне, Миша, скажи только чистосердечно: ты не презираешь меня?

- За что, Лида? Ведь Степа, умирая там, на войне, не накладывал на тебя вериг. Вспомни, что написано у нас в "Клятве дружбы"... Неужели ты не веришь мне, Лида?

- Можно, я поцелую тебя как друга, моего друга, не только Степиного? - облегченно сказала Лида и кинулась к Нестерову. Он подхватил ее, бережно приблизил к себе, поцеловал в губы и в лоб.

- Как я хочу тебе счастья, Лида! - воскликнул он и, закрыв глаза с каким-то просветленным лицом, повторил свой поцелуй. Потом она, вся преобразившаяся, суетливо поправила прическу и, опустившись на табуретку, беззаботным тоном сказала:

- Ну, он влюбился в меня, Миша, просто ужасно. Врач он. На семь лет старше меня. Тридцать два мне, тридцать девятый ему. Как видишь, одного со мной поколения. Воевал, был начальником полевого госпиталя, правда, на Дальнем Востоке. Говорит, хоть война там была короткой, но пять раз у него возникала реальная угроза принять смерть. До войны женился, но неудачно. Вскоре разошлись. Она тоже была врач, по всем данным, погибла на Курско-Орловской дуге. Остался от их совместной жизни только альбом фотографий. Ну, естественно, придется мне уехать в Барнаул... Горько оставлять Тимошкину могилу...

- Не беспокойся, Лида, я присмотрю за могилой Тимошки. А как мама? Она знает?

- Знает! Рада за меня. Может ведь все еще сложиться по-хорошему. Правда, Миша?

- И я рад, Лида. Будь счастлива. - На лице Нестерова, сохранившем свежий загар, привезенный из лесов Приречья, светилась улыбка, и только добрые глаза были печальны. Хорошо, что она, Лида, уже захваченная своим счастьем, не замечала этой пригасшей в его глазах тоски и боли. Что же все-таки происходило? Разве не искренен был его разговор с ней? Нет, он говорил то, что думал. Просто разум и сердце разошлись. Умом понимал, что происходящее не составляет ничего исключительного или необыкновенного. А сердце ничего этого не принимало: и ее перешитый костюм, и ее любовь к другому, и ее замужество, и ее отъезд отсюда, из его родных мест, которые он любил, которым был предан до последнего дыхания. "Ну, как же это может быть? Зачем же все это она делает? Неужели нельзя жить иначе? Уедет... Забудутся дни, прожитые здесь вместе с ним... Забудется он сам... Сына нет... Близких разметала жизнь по белу свету... Ах, Лида, Лида..."