Кэтрин Людвиг Янсен - Мария Магдалина

Заметны следы влияния жизнеописаний святых и на сам агиографический жанр. У ученых стало расхожим суждением, что жития святых часто повторяют друг друга как по форме, так и по содержанию. Жанровые условности, шаблонные образы — все это являлось неотъемлемой частью произведений церковно-житийной литературы. Обращение чрезмерно большого внимания на личность составителя житий святых и приемы его творчества мешает осознать величину вклада главного героя произведения в текст. Лишь в последнее время ученые, наконец, повернулись лицом к этой проблеме, сосредоточив свое внимание в основном на жизнеописаниях святых женщин позднего Средневековья и их исповедниках-биографах. Обратив свой взор на личностные отношения героини жития и агиографа, зачастую ее исповедника, мы становимся свидетелями того, как святые высвобождаются из своего подчиненного положения и превращаются в самостоятельных личностей, вносящих немалый вклад в создание текстов — жизнеописаний (vitae), — посвященных в конечном счете им [23] Cm. Sofia Boesch и Odile Redon La Legenda Maior di Raimondo da Capua, costruzione di una santa в Atti del simposio internazionale Cateriniano-Bernardiniano (Сиена, 17–20 апреля 1980 г.), под ред. Доменико Маффеи и Паоло Нарди (Siena: Accademia senese degli Intronati, 1982), 15–35; Anna Benvenuti Pappi Padri spirituali, включенной в In castro poenitentiae , 205–246 (первоначально опубликованной под названием Devozioni private e guide di coscienze femminili nella Firenze del Due-Trecento, Picerche storiche 16 [1986]: 565–601); John Coakley Gender and Authority of Friars: The Significance of the Holy Women for Thirteenth-Century Franciscans and Dominicans, Church history 60 (1991): 445–460 и Friars as Confidants of Holy Women in Mediaeval Dominican hagiography в Images of Sainthood in Mediaeval Europe (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1991), 222–246; Elizabeth Alvilda Petroff Male Confessors and Female Penitents: Possibilities for Dialogue в Body and Soul: Essays on Mediaeval Women and Mysticism (Oxford: Oxford University Press, 1994), 139–160; и Catherine M. Mooney The Authorial Role of Brother A. in the Composition of Angela of Foligno’s Revelations в Creative Women in Mediaeval and Early Modern Italy: A Religious and Artistic Renaissance, под ред. 3. Мэттер и Джрна Коукли (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1994), 34–63. . Я вовсе не хочу сказать, будто житийная литература является всего лишь прозрачной витриной, сквозь которую просматривается весь жизненный путь этих женщин, или будто она не содержит в себе мысли; более того, созданные в период позднего Средневековья vitae являются, на мой взгляд, плодом совместных усилий агиографа и предмета его творчества. С этой точки зрения vitae могут служить показателями реакции аудитории как на жития святых, так и на проповеди. Следовательно, когда в vita Маргариты Кортонской говорится, что Мария Магдалина оказала на нее большое влияние, нам не следует отмахиваться от этого утверждения, считая его свойственной для житийной литературе с расхожей фразой или полетом фантазии ее агиографа. Наоборот, следует серьезно отнестись к тому, что поклонение Марии Магдалине, возможно, было определяющей чертой духовной жизни Маргариты.

В настоящей работе, посвященной образу Марии Магдалины в период позднего Средневековья, я, исследуя вклад церкви и мирян в становление ее культа, отталкиваюсь от работ моих коллег и предшественников. Первое серьезное исследование, посвященное исторической фигуре Марии Магдалины, появилось после возникновения новой отрасли науки — текстологии, созданной филологами-гуманистами в начальный период Нового Времени. В 1517 году французский ученый-доминиканец Жак Лефевр д’Этапль положил начало ожесточенному спору, когда в своем трактате «О Марии Магдалине» пришел к выводу, что не существует никаких доказательств, подтверждающих заявление Папы Григория Великого, будто Мария Магдалина — грешница из Евангелия от Луки, и Мария из Вифании — одно и то же лицо. Джон Фишер, рочестерский епископ, восстал против столь святотатственного утверждения и выступил в защиту позиции католической церкви, согласно которой существует только одна Мария Магдалина [24] Jacobus Faber Stapulensis De Maria Magdaliena, et triduo Christi disceptatio (Paris: Henri Estienne, 1517). О Лефевре см. Eugene Rice The Humanist Idea of Christian Antiquity: Lefevre d’Etaples and His Circle, Studies in the Renaissance, 9 (1962 г.): с. 126–160. Об этом споре см. Anselm Hufstader Lefevre d’Etaples and the Magdalen в Studies in the Renaissance, 16 (1969 г.): с. 31–60. О Магдалине Григория Великого см. главу 1. . К началу следующего столетия этот спор утих, но лишь для того, чтобы уступить место другой дискуссии, порожденной трактатом Жана де Ланоя «De comentitio Lazari et Maximini, Magdalenae et Marthae in Provinciam appulsu» (1664), где он подверг осмеянию столь любимые в Провансе легенды о том, будто Мария Магдалина обратила в христианскую веру всю южную Галлию. Он назвал их благочестивым вздором. Разгневанные местные ученые бросились на защиту этих легенд, опубликовав огромные фолианты с названиями наподобие « Ratio vindicatrix calumniae contra negantem adventum Lazari, Magdalenae et Marthae in Provinciam» (1644) и «Le triomphe de la Madeleine en la сгёапсе et veneration de ses reliques en Provence » (1647) [25] Ratio: F. Michel Jourdain (Ахен, 1644 г.) и Triomphe: J.B. Guesnay (место издания не указано, 1647 г.). Подробно об этом споре см. Michel Feuillas La controverse Magdalenienne au milieu du XVIIe siecle. Ripostes proven3als a Jean de Launoy в Marie Madeleine dans la mystique, les arts et les lettres, под ред. Ив Дюперрэ (Paris: Beauchesne, 1989), 89-109. . Однако лишь спустя два столетия, когда принадлежащий к конгрегации Святого Сульпиция священник Э.-М. Файон опубликовал « Monuments inedits sur Vapostolat de Sainte Marie Madeleine en Provence» (1648), где тщательно продуманная apologia притязаний прованских ученых была составлена так, что ее признали бы заслуживающей внимания ученые двадцатого столетия [26] E.-M. Faillon Monuments inedits sur l’apostolat de Sainte Marie Madeleine en Provence et sur les autres apotres de cette contree, Saint Lazare, Saint Maximin, Sainte Marthe, 2 vols. (Paris: J.-P. Migne, 1859). . Эти два тома Файона до сих пор являются ценным источником (если использовать его с должной осторожностью), так как в них собраны сотни документов, разбросанных по европейским библиотекам и архивам. Впрочем, несмотря на всесторонние познания Файона, данные проведенного им исследования и документы, его работа под прицелом более требовательных научных методов не выдерживает критики. В конце девятнадцатого столетия трезвомыслящий Луи Дюшесн, невзирая на возражения Файона, пришел к выводу, что культ Марии Магдалины возник в Провансе не ранее середины одиннадцатого столетия [27] L. Duchesne La legende de Sainte Marie-Madeleine, Annales du Midi, 5 (1893): 1—33, переиздано в Fastes episcopaux de l’ancienne Gaule (Paris: Albert Fontemoing, 1907). .

В двадцатом столетии Мария Магдалина перестала быть предметом только регионального и конфессионального спора и привлекла к себе внимание ученых из разных областей науки. В 1937 году Ганс Гансель опубликовал основную часть своей работы, сосредоточив внимание на истории текстов и распространении средневековых житий о Марии Магдалине [28] См., в частности, Hans Hansel Die Maria-Magdalena-Legende. Eine Quellen Untersuchung (Greifswalder Beitrage zur Literatur und Stilforschung, 16/1) (Greiswald: Hans Dallmeyer, 1937). . В своей работе «Святая Мария Магдалина в средневековой литературе » [29] Saint Mary Magdalene in Mediaeval Literature (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1950). Элен Мередит Гарт несколько раздвинула границы исследования и попыталась обобщить посвященную этой святой средневековую литературу. В монографии Марджори Мэлвернс « Венера во вретище» [30] Venus in Sackcloth: the Magdalene’s Origins and Metamorphoses (Carbondale, IL: Southern Illinois University Press, 1975). — причудливом обзоре личности Марии Магдалины в литературе и искусстве, изложена почти двухтысячелетняя история святой.