Жак Ле Гофф - Рождение Европы

Приблизительно в это же время король Богемии, умеренный гусит Иржи Подебрад, предлагает, чтобы сдержать, а может, и оттеснить турок, создать содружество, которое он не называет европейским, выдвигая на первый план прежде всего общую католическую веру, — это был, по сути, первый проект ассамблеи объединенной Европы. Этот текст, в его латинской версии 1464 года «Единство» («Universitas») был назван его переводчиком Константином Гелинеком «Трактатом о Европе». В 1992 году Жан-Пьер Фей (Faye) воспроизвел его в своем сборнике «Европа единая» («L’Europe une»). В этом трактате король Богемии четко определяет цель и средство создания содружества — отказ от войн между европейскими государствами. Это был прозвучавший пять веков назад призыв к мирной Европе, причем мир объявлялся главным достоянием европейского содружества. В случае конфликтов между членами содружества он предусматривает вмешательство общеевропейской силы, которая должна выступить в роли третейского судьи. Подебрад предлагал выделить для заседаний ассамблеи специальное место и высказывает пожелание, чтобы изначально образованная ассамблея могла принимать в свой состав новых членов из числа христианских государств. Он предлагал ввести специальный налог и накапливать таким образом денежные средства, которые будут использоваться на нужды ассамблеи. Подебрад предлагал также, чтобы каждые пять лет ассамблеи проводились в разных европейских городах: сначала в Базеле, а затем попеременно во Франции и в Италии. Предлагалось также ввести общие для всех герб, печать, казну, архивы, сообща назначать синдика, налогового прокуратора и чиновников. В ассамблее должна была получить по одному голосу каждая «нация»: Франция, Германия, Италия, вероятно, Испания и т. д. Решения должны были приниматься большинством голосов, а в случае равного их разделения «будут считаться решающими голоса уполномоченных, которые представляют тех властителей, что носят более высокий титул и пользуются бо́льшим почетом»; остальные нации, которым тоже нужно будет подписать это соглашение, должны присоединиться к одной из двух сторон. Таков этот удивительный текст, идеи которого, к несчастью, никто даже и не пытался реализовать на практике. В середине XV века говорить о единой Европе было еще слишком рано, но знаменательно, что некий, если так можно выразиться, совершенно нетипичный правитель выдвинул эту идею, потрясающую по своей современности.

В европейском универсуме Италия вызывала особый интерес многих современников, а потом и историков. Несмотря на то, что она была еще неспособна объединиться в единую нацию, многие интеллектуалы-гуманисты, например Макиавелли, проповедовали общеитальянский патриотизм. И все же в реальности Италия оставалась раздробленной. В XV веке это была страна противоречивая — а точнее, безжалостно разрезанная на части. При этом она стала подлинной колыбелью не только гуманизма, но и великого Возрождения, и мы уже продемонстрировали ее расцвет на показательном примере Флоренции. Италия привлекала многочисленных европейцев, которыми двигали в первую очередь религиозные цели, но к ним добавлялся интерес, который мы бы сегодня назвали туристическим. Впрочем, религия предоставляла возможность объединить эти цели. Так и получалось, что многие европейцы, которые собирались сесть на корабль в Венеции, чтобы отправиться в паломничество в Святую Землю, прибывали в Италию, как правило, за месяц до отплытия своего судна, чтобы успеть посетить ее многочисленные прекрасные церкви и поклониться бессчетным реликвиям, которые в них хранились. Раздробленность Италии несколько уменьшается в XV веке. Флоренция более или менее сплачивает Тоскану, подчинив себе, в частности, Пизу и Ливорно, и таким образом переходит в разряд морских держав. Венеция, в свою очередь, упрочивает свое господство на северо-востоке полуострова, так называемой terra ferma, добившись подчинения Бергамо и Брешии (1428). Филиппо Мария Висконти восстанавливает целостность Миланского герцогства и в 1421 году захватывает власть в Генуе. Король Рене Анжуйский, захвативший в 1438 году Неаполь, вынужден в 1443 году окончательно уступить его Альфонсу Арагонскому, который надолго воссоединяет под арагонским владычеством земли Обеих Сицилий (Неаполь, Сардиния, Сицилия). Эти государства и их правители — Франческо Сфорца, преемник Висконти, в Милане и Козимо из рода Медичи во Флоренции — ведут нескончаемые войны, обращаясь за помощью к французским королям. 9 апреля 1454 года Венеция вступает в «Священную Лигу» и под покровительством Папы заключает мирное соглашение в Лоди сроком на 25 лет, благодаря которому между итальянскими державами устанавливается равновесие, и если не считать кратковременных потрясений наполеоновской эпохи, это равновесие так или иначе просуществует до 1860 года. Италия, лучезарная и разделенная против собственной воли, вызывает сильнейший интерес у большей части европейских держав, но в этом интересе ничуть не меньше зависти, чем восхищения. Так Италия-светоч более, чем когда-либо, становится Италией-добычей, что хорошо показал Джироламо Арнальди (Arnaldi) в своем замечательном эссе «Италия и ее захватчики» («L’Italia е suoi invasori»). Эти захватчики — сначала Арагонское королевство, затем Священная Римская империя, но также, и прежде всего, — Франция. В 1489 году к королю Франции Карлу VIII обращаются одновременно Папа Иннокентий VIII — с просьбой вмешаться в конфликт в Неаполитанском королевстве — и Лодовико Моро, новый властитель Милана, — он просит помочь в герцогстве Миланском. 29 августа 1494 года Карл VIII выступает из Лиона, с замыслом крестового похода, которого он так никогда и не организует, и направляется в Неаполь, чтобы заявить права на эту территорию, якобы перешедшую ему в наследство от Анжуйской династии. Так начались итальянские войны.

И все-таки Европа, которая выстраивалась под воздействием объединяющей христианской идеологии и уточнявшихся национальных реалий, все настойчивей представлялась своим интеллектуалам, историкам и политикам как единое целое. Филипп де Коммин, знаменитый европейский историк того времени, дав краткий обзор состояния христианского мира в свою эпоху, заключал: «Я говорил лишь о Европе, поскольку мало знаю о двух других континентах: Азии и Африке». Он лишь замечает, что этим материкам, насколько ему известно, тоже присуща одна из главных прискорбных особенностей Европы: «войны и разобщенность». Коммин добавляет, что у Африки есть и еще одна беда: одни ее жители продают других христианам, а португальцы сделали торговлю черными рабами обыденным занятием. Вырисовывается новый этап развития Европы: это Европа, которая открывает для себя Африку и вот-вот откроет Америку, Европа, которая начинает зарабатывать себе постыдную славу, снабжая Новый Свет рабами, вывезенными с африканского континента.