Розалин Майлз - Я, Елизавета

Бог весть как ей это удавалось! Она была рослая, не ниже Робина! К тому же черноглазая, разбитная бабенка, говорят, с горбом, с огромной шишкой на носу, который загибался к подбородку совсем по-ведьмински…

Что мужчины в ней находили? Я вовсе не ревную! С какой стати?

Нет, моим проклятьем были лишь ее притязания на трон. И в конечном счете – черным проклятьем для всех ее близких, для ее дела, для нее самой.

– Это все ее свекор, наш враг Франциск, а юная королева не причастна! – возмущался граф Арундел в совете.

Дело происходило в то же утро. Я встревоженно смотрела на его обрюзгшее лицо, на его гримасы, на выкаченные от страха глаза. Я знала, что он тайно держится старого обряда – от пыльного бархатного кафтана разило потом и ладаном. Да, он – старик, но ведь и старик – мужчина. Неужто он влюблен в нее, как, по слухам, влюблены все?

Полет брезгливо поднял бровь и выложил на стол парижские депеши.

– Франциск? Только в той степени, – поправил он сухим, педантичным тоном, – что французский король велел провозгласить ее английской королевой по всей Европе. – Он скептически постучал ногтем по пергаменту. – Однако как доносят нам в этом письме, молодая королева-дофина сама с восторгом носит траур по нашей покойной королеве, своей «сестре», и щеголяет при французском дворе в английском королевском венце.

Сесил кивнул.

– Разумеется, Франция рассчитывает таким образом нас припугнуть и получить преимущества на грядущих мирных переговорах, – невесело согласился он. – Однако королева Шотландская не была бы женщиной и королевой, если бы устояла перед искушением надеть английскую корону поверх шотландской и французской.

– Так пошлем гонца к нашим представителям на мирных переговорах и велим ужесточить условия, – громко вмешался лорд Клинтон. – Никакого мира, пока королева Шотландская не откажется от своих ложных притязаний!

Иначе Франции придется туго! Мы знаем, что Испания и Франция истощены войной и со дня на день выбросят белый флаг!

Кузен Ноллис подхватил, сверкая карими глазами:

– Ни в чем не уступать папистским воинствам, папистским притязаниям!

Вокруг застеленного зеленым сукном стола летали сердитые фразы, а я сидела, слушала и думала свою невеселую думу.

Будь Мария самозванкой без роду без племени, так ведь нет, при всей своей молодости она – королева, даже вдвойне королева. Первый раз ее короновали в младенчестве, когда ев отец – король – умер со стыда после позорного бегства его воинов, разбитых англичанами при Солвей-моссе; второй – когда пятилетней девицей на выданье отправляли во Францию. Теперь она старая замужняя тетка шестнадцати лет от роду – совсем недавно она справила свое рождение в праздник Непорочного Зачатия Приснодевы Марии.

Бог любит пошутить.

Вот уж кто не дева, и если зачнет – младенца ли, войну, – зачатие явно будет порочным!

Однако ее притязания, пусть и ложные, но имеют под собой кое-какие основания. Легко вообразить, что говорят у меня за спиной Арундел, Дерби, Шрусбери и другие тайные паписты.

– Она происходит из старшей ветви Тюдоров, – бормочут они. – А значит, имеет больше прав, чем та же Екатерина Грей, внучка младшей сестры покойного короля.

Здесь, надо думать, не выдерживает кто-нибудь из стойких протестантов, старый Бедфорд или Пембрук:

– Король лишил ее прав, как рожденную в католичестве и к тому же за границей. Да она отродясь не ступала на английскую землю!

– Однако многие, живущие в Англии, почитают ее единственно законной!

Да, и многие наши паписты, наши тайные изменники, приветствовали бы католическую королеву, словно Второе Пришествие!

И ни у кого из сердитых, встревоженных лордов язык не повернулся спросить: «А если Мария пойдет на нее войной… что с нами будет?»

Кому же мне доверять?

На той же неделе гонец из Рима доставил новые тревожные вести. Зря Робин веселился на Рождество: мы не убили змею, только растревожили, старая римская гадина по-прежнему копила яд, по-прежнему норовила ужалить.

– Коронационный подарок, мадам, от великого Вельзевула, от этой ватиканской твари! – с солдатской прямотой рубанул старый Пембрук. – Его Препаскудство Павел Четвертый разродился своим очередным детищем – папской буллой!

У меня мурашки побежали по коже. Неужто он снова посмел объявить меня ублюдком, незаконнорожденной, меня, владетельную королеву?

Но старая крыса облюбовала новую помойку.

Сесил разъяснил подробности. Подстрекаемый кошкой – вернее сказать, сукой – Марией Шотландской, – папа объявил меня не ублюдком, но узурпаторшей. Теперь он призывал своих сторонников сбросить меня с престола. Это, постановил он, будет не грех, а заслуга перед Богом.

Открытый призыв к измене. Но то были еще цветочки. К очередному заседанию совета падающий от усталости гонец на взмыленной лошади привез последние новости из Испании. «Теперь у испанской инквизиции, у этой шайки кровавых палачей, новый глава, – объявил Ноллис. – с папским мандатом очистить Европу от ереси!»

А значит, возродить власть Рима. Мы не смели поднять друг на друга глаза.

– Что о нем известно? – зло бросил мой двоюродный дед Говард.

– Это доминиканский монах, милорд, некий брат Михаил, человек крайне ограниченный и еще более жестокий. Половина книг в Европе попала под запрещение и изъята. Евреям велено носить желтую звезду, еретиков жгут, как дрова, только в Калабрии в одном аутодафе сожжено две тысячи человек.

Сожжено на костре.

Вьюжный январь сменился морозным февралем, огонь в каминах полыхал до середины дымовых труб. И каждый раз, протягивая к огню замерзшие руки, я вздрагивала. По моему распоряжению в дворцовой часовне всю неделю молились за упокой несчастных. И все же, как тихо напомнил мне Сесил, у нас под боком остается собственная инквизиция, прихвостни Марии, которые, дай им волю, запалят по всей Англии римские костры. Мы должны утвердить свою веру, а сделать это можно только через парламент.

– В парламенте ваша власть будет испытана на прочность, – говорил Сесил. – Ваше Величество должны их покорить – добиться их одобрения.

Я кивнула:

– Да, и более того – я должна добиться их любви!

Все знают, как собирала свой парламент Мария, – без всякого стеснения наказала шерифам посылать «лишь тех, кто крепок в доброй католической вере». Я на такое не пойду – пусть соберутся честные, испытанные англичане, по своей воле и по воле тех, кто их избрал.

И среди них, к слову сказать, лорд Роберт Дадли, который сумел добиться избрания на место тестя от графства Норфолк, – хотя, к моему огорчению, для, этого ему пришлось покинуть меня и вернуться в упомянутое сырое низинное графство, где находилась его жена.