Игорь Дьяконов - Люди города Ура

Начнем обзор русских земледельческих праздников со святок. Они были первоначально связаны с зимним солнцеворотом (декабрь), а со времен христианства связались с церковным праздником Рождества.

В семье святки ознаменовываются пиршеством с мясной едой и поминанием предков, которых угощают кутьей, сваренной из семян; иногда до святок сохранялся последний необмолоченный сноп прошлого урожая (ср. «Праздник съедения хлеба» в Шумере в месяце kan-kan-é(d) — ноябре — декабре, и «Пиршество с (умершими) родичами» в месяце gu(d)-si-sá — апреле — мае). [607]

За пределами дома наиболее важный момент святок — хождение по домам ряженой молодежи, причем маски — страшные и смешные, в том числе изображаются уроды, горбуны и т. п.; встречается травестирование (женщины в мужской одежде, мужчины в женской). Ряженые поют песни религиозного характера (коляды), а также содержащие величание брачных пар. На святки гадают — главным образом девушки; гадание — брачное и урожайное по преимуществу. В Месопотамии ряженые, уроды и калеки, как мы видели, характерны для культа Инаны. Маска характерна для энтум Нингали. [608]

Кое-где в Восточной Европе на святках сохранялись остатки земледельческого обряда: ношение плуга, имитирование сеяния (детьми). Совершаются шуточные похороны живого мужчины-покойника («умруна» и т. п.). Роль смеха в обрядах, как указывает В. Я. Пропп, двоякая: с одной стороны, комизм обессмысливает грозные, страшные стороны обряда (смерть, похороны) и тем самым действует как оберег; с другой стороны, смех содействует возрождению жизни. Пропп вспоминает, что, когда, по греческому мифу, у богини матери-земли Деметры похитили в Преисподнюю дочь Персефону (как и Думузи, обреченную затем проводить там полгода), ее служанка Баубо оголилась и тем самым вызвала смех Деметры; этот смех необходим для действенности обряда (и мифа). Нередко в праздничных обрядах роли разделяются по обоим полам: под музыку девушки плачут, парни шутят и смеются.

Далее на святках следовал ряд обычаев эротического характера, поэтому особенно преследовавшихся и плохо сохранившихся до нового времени. Эротические обряды могут быть разделены на две группы:

1) Обрядовое соединение пары с элементами животного символизма:

а) Связывают «кобылку» из двух парней под попонкой, с искусственным хвостом или головой и водят по селу; при этом могут «кормить» лошадь девками (толкают их под «кобылку»). «Лечат кобылку» непристойными песнями-«молитвами». В конце концов разрывают на части.

б) Парень в маске быка лезет к девушке, «бодает» ее, задирает ей подол; первоначально, видимо, имитировался coïtus a tergo. В конце концов быка «убивают». Как мы увидим, этот эпизод в точности повторялся в культе Нанны и Нингаль, по-видимому (судя по «Плачу о жребии Нанны»), вплоть до убиения быка.

Похороны «умруна», растерзание «кобылки» и убиение «быка» соответствуют ритуальному убиению умирающего божества растительности. «Воскресать» ему совершенно не обязательно: как бог Осирис в Египте, он может «воскресать» и в виде растительности, и в виде животного и человеческого потомства. Но возможен и обряд, включающий «омоложение» (разновидность воскрешения из мертвых). [609]

в) Кузнец берется «оживлять стариков» (ряженых подростков), для чего другого человека (в наблюдавшемся случае — мужчину) валят на «наковальню», где тот изображает «меха» (кузнец двигает его за ноги по «наковальне»). «Старики» лезут под «наковальню» и вылезают оттуда «омоложенными» (т. е. без маски).

г) Другие обрядовые действия связаны с коллективным эротизмом: разыгрываются «продажа кобыл» (девушек) с весьма нескромным их осмотром, а также «свадьбы» всех со всеми — в том числе и между женщинами-травести. И этому мы найдем ближайшие аналогии в месопотамских культах — прежде всего Инаны.

Эти обрядовые игры носили такой характер, что детей высылали вон из избы; старшие тоже, по-видимому, не присутствовали. В «браки» вступают не столько девушки, сколько молодухи, потом «муж» провожает «жену» домой. Флирт при этом, как кажется, иной раз носил далеко не шуточный характер.

«Святочные» действа длятся до Крещения, когда происходит водный очистительный обряд («Иордань»). Не является ли святочная индейка Западной Европы родной сестрой «птицы очищения», которую в Месопотамии съедали ближе к концу сезона поминок, в месяце sig 4-a (III)?

Очень сходны и обычаи масленицы. Не останавливаясь на этом празднике в подробности, отметим лишь главнейшие черты: в семье — праздничный стол с мясом и символическими кушаньями (блины), с поминовением предков, вовлечение в празднование молодоженов, особенно молодух (катание, от-купание от обязательных поцелуев и т. п.). Вне дома — ряжение (ср. западноевропейский карнавал), в том числе травести, вожение «козы» (ряженого в виде козы или козла) для «наведения» плодородия: «где коза ходит, там жито родит, где коза хвостом, там жито кустом» и т. п. Козу бьют, она падает, но потом «здорова встает».

2) На масленицу кое-где производился также и обряд, который в других местах России был связан с другими календарными сроками: изготовлялась в рост человека тряпичная или соломенная кукла (нередко мужского пола с подчеркнутыми мужскими признаками); в данном случае это «Масленица», в других случаях это «Кострома» или «Ярила»; В. Я. Пропп указывает, что мужской пол куклы, по-видимому, первоначален, женский — вторичен и, может быть, связан с истолкованием соответственного названия как имени женского рода. Женщинам даже полагалось комментировать мужскую силу Ярилы. Куклу возят на носилках или колеснице [610]и вывозят на поля, где разрывают на части и части разбрасывают. Иногда куклу хоронят целиком, но в любом случае это сопровождается одновременно смехом, шутками (особенно парней) и оплакиванием (особенно женщинами). К масленице приурочиваются (как и к свадьбе Думузи и Инаны) различного рода состязания, борьба, кулачные бои, потешное взятие крепости (у Инаны, вероятно, также самоизувечивание некоторых ее жрецов и поклонников). На юге Европы аналогией нашей масленицы (с ряжением, обсыпанием зернами как символом плодородия, обливанием водой и половой свободой) был карнавал. Иногда к карнавалу приурочивались казни, что тоже может иметь аналогии в Месопотамии: мы уже упоминали, что здесь на праздниках á-ki-ti, в связи с тем что разыгрывались различные неудобные для царя обряды (пережиток убиения царя?), на царское место возводился «подменный царь» из сумасшедших, рабов или преступников, которого затем, вероятно, казнили.

К типу кукол убиваемого «божества» плодородия относится и Иван Купала — фигура праздника, в котором элементы обрядов плодородия (сжигание в костре троичной березки, сажание ребенка под деревом, устройство символической рощи вокруг костра) соединяются, как кажется, с обрядом инициации (типичный для Ивана Купалы обряд проведения юношей и девушек через огонь был типом ритуала инициации, характерным, например, для западных семитов). [611]Сюда ли отнести месопотамский праздник (?) «Устроения огней» (месяц V)?