Ю Мартов - Письма и документы (1917-1922)

Лозунг "признания советского правительства" мы тоже довольно долго не считали возможным выставить от имени партии. Мы пришли к тому, что это необходимо сделать, хотя и в сдержанной форме, когда убедились, что фактически для европейских правительств без политического соглашения (которое предполагает признание или ведет к нему) не может быть речи о действительном возобновлении торговли, и когда увидали, как борьба и интриги за "непризнание" облегчают европейской буржуазии признание правительств и представительств Врангелей, тем самым тормозя самое восстановление экономических отношений.

Получил новое письмо от Федора Ильича. Жалуется, что в партии неблагополучно и что мое возвращение необходимо, так как ему не справиться. Слева и справа центробежные стремления опять усилились. Суханов ушел из партии, внезапно открыв в себе симпатии к тактике "завоевания III Интернационала путем вхождения в него". Говорят, что в партию коммунистов все же не записался. Снова "полевел" Ерманский на ночве кое-каких обид, и считаются с возможностью, что и он уйдет. Оба -- потеря не бог знает какая, но на внешний мир и на партийных рабочих дезертирство таких имен произвело бы скверное впечатление. В нездоровой атмосфере варения в собственном партийном соку трудно бороться с взаимной подозрительностью и недоверием. Левые подозревают правых в том, что, внешне подчинившись партийной дисциплине, они лишь ждут того, чтобы, пользуясь наступлением мирного времени, раздорами внутри большевиков и т д., партия перешла к более активной борьбе с большевиками, чтобы тогда снова, как это было в 1918 году, за спиной партии возобновить шашни с буржуазными элементами и сообща подготовлять "российский термидор"407. И, конечно, основания для такой подозрительности есть; кое в чем несомненно наши правые поумнели и кое-чему научились, но вполне от идеи возрождения коалиции в будущем они не отказались, а главное, они находятся в постоянном контакте с потресовцами и плехановцами, уже формально стоящими вне партии и без всяких колебаний стоящими на почве коалиции и термидора. Эта связь нашей правой с той с[оциал]-д[емократической] резервной армией, которая состоит из с.-д., ориентирующихся на обывателя, вносит разложение в партию. При условиях малейшей свободы печати мы бы давно, я думаю, изжили эту болезнь без всякой "хирургии" и ассимилировали бы все социалистически ценное, что среди правых есть, хотя серьезные разногласия и остались бы. В тепличной атмосфере, в которой партия живет, это невозможно, и гниющий нарыв все время болезненно чувствуется. Уже целый год левые поэтому ведут кампанию за то, чтобы партия приняла какой-нибудь программный документ, который в отмену или в дополнение программы 1903 года408 был бы обязательным для всякого, желающего оставаться членом партии. Я решительно борюсь все время против этой затеи, доказывая, что невозможно в переходный момент, переживаемый и международным, и русским социализмом, пытаться "кодифицировать" в партийное credo, в подлинную программу те более или менее гипотетические обобщения относительно тенденций и атомов развития, которые нам приходится делать достаточно наспех, чтобы как-нибудь освещать проходимый нами путь. Мы в такое время можем вырабатывать только Aktionprogrammen409, которые налагают лишь одно обязательство -- не разлагать действий партии, -- но не должны пытаться писать новую программу, которая, может быть, уже через год будет опровергнута фактами, и не можем на основе признания такой программы отмежевывать от партии несогласных. Но уже когда я был в России, моя оппозиция была не особенно успешна. Не только левые, но и значительная часть центра и, главное, влиятельные рабочие на местах, соглашаясь, что теоретически я прав, требовали какого-нибудь "обязательного документа", неподписание которого было бы достаточным, чтобы "отставить" наших правых. Я находил и нахожу, что строгое проведение дисциплины совершенно достаточно, чтобы, хотя и медленно, постепенно выжить из партии абсолютно безнадежных оппортунистов (которых не так уже много), тогда как остальные правые будут иметь возможность ассимилироваться с партией. Но указанная мною атмосфера подозрительности и опасений, что как только условия несколько изменятся, правые, сидящие в партии, вместе с потресовцами, стоящими вне партии, овладеют недовольными массами и выбьют нас с наших позиций (причем они, конечно, пойдут рука об руку с эсерами), препятствует торжеству точки зрения, глядящей дальше ближайшего дня. После моего отъезда (особенно, благодаря выяснившейся в процессе Розанова--Левицкого связи наших правых с потресовцами в то время, как последние участвовали в интервенционно-повстанческих попытках) положение еще ухудшилось. Под давлением местных организаций и из опасения, что левое крыло, в котором есть ценные рабочие, уйдет от партии и перейдет к коммунистам, ЦК решил в принципе уступить требованиям и на ближайшей конференции (в марте) принять обязательный документ", в виде ли прошлогодних тезисов (о диктатуре etc.)410, в виде ли краткой, более или менее конкретной, формулировки тех же мыслей. И Абрамович, и Федор Ильич считают, что при нынешнем положении это неизбежно. Я остаюсь решительным противником. Федор Ильич, Николаевский411 и другие зовут меня непременно ехать назад на конференцию, чтобы охладитъ "межевательный" пыл. Я не знаю, как быть: очень боюсь, что мое личное присутствие не очень поможет, и склонен, напротив, думать, что мое отсутствие может быть использовано для того, чтобы настоять на отложении вопроса; а выиграть время в таких случаях, значит, выиграть все.

Другие новости более отрадные. Речь Федора Ильича на съезде Советов, которую мы получили, видимо, произвела немалое впечатление и заставила Ленина показать, что меньшевизм является все-таки единственным серьезным их противником. Нашу публику почти везде освободили. Освободили московских печатников, ростовцев (Локерман) и южан (Астрова, Кучина и других), назначенных в концентрационные лагеря. Но Бэр, Рубцов и другие высланы-таки в Грузию. Грузинское правительство не хотело их принять, сделав представление о том, что Грузия не место ссылки для русского правительства. Но кончилось тем, что их пустили. Зато в Киеве опять арестовали всех наших: Биска, Семковского, Балабанова и многих других -- в связи с большими успехами, которых им удалось достигнуть на разных рабочих съездах (курьез: теперь, когда все Советы и союзы большевиками доведены до полного омертвения, они вынуждены, чтобы иметь какой-нибудь контакт с массами, время от времени созывать "беспартийные рабочие конференции", которые они а priori412 объявляют органами совещательными, после чего уже допускают известную свободу выборов; это не мешает тому, что оппозиционные конференции разгоняются в конце концов).