Роман Абинякин - Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг

Только 25 октября был издан приказ, со множеством оговорок возвращавший дисциплинарную власть командованию. Оцененный офицерами как «невероятная глупость», [107] Будберг А. П. Указ. соч. С. 228. он появился после полной утраты ими надежных сил и не мог остановить агонию армии. Отмена большевиками чинов и прекращение де-факто военных действий стало логическим завершением начатых в марте преобразований.

Неизбежное нарастание враждебности офицерства пораженчеству вело к оппозиционности правительству, и это противоречие не могло сохраняться в неизменности. Вариантами его разрешения являлись либо переход к открытому конфликту, либо его смягчение через предоставление военным возможности реализации своей позиции; для них требовались поиски объединения единомышленников. Ответом на вопрос о способах, масштабах и социальном материале данного объединения, о его внутреннем содержании и влиянии на последующие события оказывается обращение к добровольческому движению и офицерским организациям.

И эмигрантские, и отечественные авторы поразительно единодушны в оценке значения добровольчества 1917 г. Уже сами его участники называли «новые части специального назначения» «первым орудием Белой борьбы»; [108] Вестник первопоходника — 1967 — № 73/74 — С. 5. советский военный историк Н. Е. Какурин прямо писал об их однородности с будущей Добровольческой армией. [109] Какурин Н. Е. Указ. соч. Т. 1. С. 149.

Ушедший в отставку Гучков считал перспективным «искать оздоровления с фронта»; [110] Александр Иванович Гучков… С. 107. потерпевший неудачу в Петрограде Корнилов склонялся к тому же, и в отличие от столицы у него появились активные сторонники. И, если удержать дисциплину в мае-июне, не прибегая к еще не одобренным правительством репрессиям, было невозможно, то создать боеспособные войска заново оказалось легче. 2 мая офицер штаба 8-й армии Генерального Штаба капитан М. О. Неженцев подал командующему рапорт «Главнейшая причина пассивности нашей армии и меры противодействия ей». В нем отмечалось, что войска аморфны из-за бездействия власти, и потому военные должны сами проявить инициативу: «В штабах армий, корпусов, полков надо начать формирование ударных отрядов добровольцев, готовых на смерть», которые «бросать в самые трудные участки боя». [111] Цит. по: Критский М. А. Корниловский ударный полк. — Париж, 1936. С. 10. Подразумевалось, что их пример воодушевит остальных; в заключении Неженцев предлагал создать подобный отряд под своим началом.

Несмотря на неохотную реакцию штаба, агитация за возрождение армии началась. Была разрешена вербовка солдат и офицеров (до прапорщика — то есть одних прапорщиков) в запасных полках, а также приглашение шести офицеров-фронтовиков. [112] Там же. С. 10–11; РГВИА Ф. 2003. Оп. 2. Д. 347. Л. 58. Учитывая состояние запасных команд, данная мера, с одной стороны, ограничивала количество потенциальных добровольцев, с другой же — позволяла вычленить из них лучшее меньшинство. С самого начала призывы к вступлению в ударные части имели успех. К середине мая образовался отряд-батальон (по 80–90 человек в роте), над которым в торжественной обстановке принял шефство Корнилов. «Своими словами Корнилов забрал все наши души, всю волю, все чувства», — вспоминал один из первых ударников прапорщик Я. Г. Шинин. [113] Критский М. А. Указ. соч. С. 14. Это признание показывает не только близость и ценность патриотической идеи оздоровления армии для защиты России, но и ее абсолютизацию до фанатизма. Кроме того, сам факт получения шефства одного из тогда еще «рядовых» генералов был беспрецедентным.

Временное правительство в лице премьера князя Г. Е. Львова приветствовало наметившееся воодушевление армии, приписывая его, правда, исключительно «вере в идеалы революции», [114] РГВИА Ф. 2003. Оп. 2. Д. 348. Лл. 17–18. то есть поддержке собственной власти, которая напротив, подвергалась военными критике. Сразу возник энтузиазм части общества и армии. Уже в мае появились многочисленные индивидуальные и коллективные воззвания о «борьбе до последней капли крови», обращенные к тем, «у кого в груди русское сердце и идея борьбы до последнего за честь, свободу и землю Великой Родины». [115] Там же. Д. 347. Лл. 38, 183–185. Энергичность кампании не удивительна, ибо впервые с Февраля прозвучали истинные патриотические призывы, а не молчание, разбавленное революционной фразеологией, для многих чуждой и абстрактной. Показательно социальное разнообразие авторов: и князья [116] Там же. Л. 185. (высшая аристократия), и прапорщики — офицеры военного времени, [117] Там же. Л. 38; Д. 348. Л. 291. и солдаты [118] Критский М. А. Указ. соч. С. 13–14. (в большинстве-так называемые «сознательные»). В конце мая Верховный Главнокомандующий Брусилов заявил о поддержке формирования ударных отрядов, отмечая широкие масштабы проводимых мероприятий. [119] РГВИА Ф. 2003. Оп. 2. Д 347. Лл. 17, 29. Коллегиальные органы — Военная Лига и Исполнительное бюро Всероссийского Воинского Союза — также подчеркивали необходимость восстановления «цвета и мощи русской армии», так как «Германия ни на минуту не прекращает борьбу». [120] Там же. Л. 65; Д 348. Л. 19.

К началу июня в Корниловский ударный отряд (для его окончательной организации и подготовки) прибыли шесть штабс-капитанов с фронта: Гавриленко, Морозов, Петров, Савков, Скоблин и князь Чичуа, выбранные из множества желающих как самые отличившиеся и боевые. Типичным примером офицера-ударника служит Николай Владимирович Скоблин (1893–1938?).

Родился он в семье провинциальных дворян и до 1912 г. учился в Нежинской мужской гимназии, из которой, так и не окончив ее, ушел в Чугуевское военное училище. (Не исключено, что был второгодником из-за отсутствия прилежания, — в 19-летнем возрасте еще не окончил шестого класса). В начале войны, пройдя полный курс, но без лагерных сборов был произведен не в подпоручики, а всего лишь в прапорщики и попал в запасной батальон 126-го пехотного Рыльского полка, и с 43-й и 44-й маршевыми ротами 14 марта 1915 г. прибыл на позиции. В течение пяти месяцев за исключительную храбрость получил орден Св. Георгия 4-й степени и Георгиевское оружие. Столь ранние и высокие награды были так необычны, что молодой прапорщик постоянно носил при себе документы на них, чтобы опровергать подозрения в самозванстве. До рапорта о переводе в ударную часть последовательно исполнял должности младшего офицера 3-й роты, начальника команды разведчиков и командира 14-й и 12-й рот. [121] Там же. Ф. 2740. Оп. 1. Д. 154. Л. 1, 35; Д. 282. Л. 36; Д. 284. Л. 44; Д 285. Л. 27; Вестник первопоходника — 1968 — № 79/80/81 — С. 75 Архивные материалы рисуют Скоблина офицером доблестным, но тяготящимся мелочностью дисциплины и стремящимся к самостоятельности едва не до партизанщины. Быстрое продвижение в чинах и наградах приводило к попыткам «затирания» и к напряженности в отношениях со старшими сослуживцами. [122] РГВИА Ф. 2740. Оп. 1. Д. 286. Л. 14. Неудовлетворенность косностью старой военно-бюрократической машины и в тоже время отрицание «демократизации» армии привели несомненно выдающегося 23-летнего штабс-капитана в качественно новую среду.