Вера Фигнер - Запечатленный труд (Том 1)

Когда через несколько дней я уезжала, бабка трогательно простилась со мной; она сказала: «У меня одно время жил Халтурин, и хотя я не знаю, что вы делаете и за что вас преследует правительство, но я знаю, что вы хорошие люди, и готова помогать вам всем, чем могу».

Так мы расстались; но сколько лет ни проходило — ее образ не переставал утешать и радовать меня.

Суровцев, уговорившись со мной, скоро переехал в Харьков. Он привез с собой 600 рублей. «Откуда эти деньги?» — спросила я.

«NN взяли их взаймы у просвирни с тем, что при первой возможности мы отдадим их».

Это были сбережения всей жизни, отложенные на приданое для дочери, уже взрослой девушки.

«Зачем вы взяли эти деньги? — возмутилась я. — Ведь нас могут арестовать, и бабкины деньги пропадут».

К счастью, от Субботиной скоро пришел документ, которого ждала Шатилова. Спандони вручил мне деньги, и Суровцев мог тотчас уплатить долг.

Суровцев оказался удачливее меня: я денег в Воронеже не достала, хотя и виделась с богатым помещиком. Ссылаясь на разгар полевых работ и отсутствие свободной наличности, он отказал в денежной помощи организации, которая в данное время не одерживала побед.

Я испытала и другую неудачу в этом городе. В Воронеже жил студент, бывший в Петербурге членом университетской центральной группы, с которой имели дело сначала Колодкевич, а потом я и А. Корба. Подбирая людей для центрального коллектива, я имела в виду пригласить и его, как человека небезызвестного и давно имевшего отношение к революционным делам. Якобинец по взглядам, он был хорош с Ошаниной — тоже якобинкой в прошлом — и, кажется, даже рекомендован ею. Однако он отказался от предлагаемого участия, мотивируя своей непригодностью для такой роли. В то время этот отказ сильно огорчил меня: мне казалось, что положение таково, что никто отказываться не должен. Потом я отнеслась к этому хладнокровнее: быть может, это было искреннее сознание недостаточности своих сил. В самом деле, это лицо потом нигде не выступало и потонуло в неизвестности. При энергии и силе чувства и воли не случилось бы этого.

В сентябре в Харьков приехал Сергей Дегаев со своей женой. Они вернулись с Кавказа, где провели лето одновременно с Г. Ф. Чернявской. Вскоре затем оттуда пришло известие о разгроме кружка офицеров Менгрельского полка, организованного А. П. Корба осенью 1881 года.

С Дегаевым и его семьей я познакомилась в Петербурге осенью 1880 года, когда для моих товарищей по Комитету он был уже своим человеком. Они рекомендовали его как очень способного, умного человека, преданного партии и полезного ей. Небольшого роста, широкоплечий, он имел невзрачную наружность, но лицо не имело того тупого и отталкивающего выражения, которое запечатлено на фотографиях, опубликованных правительством при розыске его после убийства Судейкина [226]. В общем, лицо было ласковое, добродушное и подвижное; манеры и голос мягкие. Деловые сношения с ним вели многие: Желябов, Колодкевич, Корба, Ал. Михайлов и Тихомиров, который находил сестру Дегаева, Наталью Петровну, очень талантливой и интересной. Дегаев не был вхож в наши нелегальные квартиры и никогда не знал их адресов, но не по недоверию к нему, а потому что относительно этого в нашей организации соблюдалась самая строгая конспирация; сами члены Комитета знали и ходили только на те квартиры, с которыми были связаны деловой необходимостью. Таковы были правила. Сверх того, Дегаев был на счету у полиции как неблагонадежный, и шпионы могли интересоваться тем, куда и к кому он ходит. Виделись с ним у кого-нибудь из лиц нейтральных или же у него самого, так как он жил с семьей, которая вся принадлежала к сочувствующим и самым радушным образом принимала всех народовольцев. Там принята была и я. Наталью Петровну я не застала в Петербурге — она уехала вместе со своим мужем Маклецовым в Харьков, где потом я и познакомилась с нею. Кроме очень добродушной матери остальными членами семьи были: сестра Дегаева — Лиза, девушка лет 19, и Володя, юноша лет 18, по развитию и характеру еще совсем ребенок. Семья была дружная; в ней все были высокого мнения друг о друге: Сергей Дегаев очень ценил сестер, а те в свою очередь превозносили способности брата. Он, действительно, был очень работоспособен: успешно сдавал экзамены в Институте инженеров путей сообщения, служил в правлении одной железной дороги, посвящая конторским занятиям время от 10-ти до 4-х, давал уроки математики и наряду со всем этим вел революционные знакомства, поддерживал связи с товарищами по Артиллерийской академии, из которой был исключен за неблагонадежность, и аккуратно исполнял все просьбы и поручения членов Комитета. Жили Дегаевы скромно, как говорится, в обрез. Мать, по-видимому, имела пенсию или кое-какие сбережения, совершенно, однако, недостаточные для жизни, и материальная помощь Сергея от всякого рода заработков была главным источником средств существования. При всей скромности домашней обстановки перспективы будущего в семье рисовались блестящие. Лиза — Тамара, как я называла ее, — очень красивая брюнетка с правильными чертами лица, совершенно другого типа, чем у остальных членов семьи, занималась в консерватории, и все надеялись, что из нее выйдет прекрасная музыкантша. В этих видах мать очень заботилась об ее руках, тщательно оберегала дочь от мелких хозяйственных работ, а сама Лиза нередко сидела дома в перчатках, чтобы руки не пострадали от холода в квартире. Ее сестра, Наталья Петровна, училась декламации и, кажется, думала выступать на сцене. Она сама и ее близкие ожидали больших успехов от ее артистических выступлений. Однако в Петербурге на вечере какого-то литературно-художественного кружка и в Харькове эти выступления не отличались блеском, и ее декламация, неестественная и манерная, не нравилась, а потом замужество погрузило ее в обычную семейную жизнь. О Наталье Петровне говорили как о поэтессе, и она действительно писала стихи. Рассказывая о Париже, о знакомстве с П. Л. Лавровым, она сообщала друзьям, что изучила там Великую французскую революцию по архивам и это изучение навело ее на мысль написать драму из этой эпохи. Нам она читала написанный белыми стихами отрывок из этой драмы; темой была сцена свидания Робеспьера, Марата и Дантона, но для этого, понятно, ни в каких архивах надобности не было. В семье вообще замечалась склонность к преувеличению, к эффектам и даже к экстравагантности. Лиза много раз заявляла, что выйдет замуж только за богатого, но это была только фраза: я слышала позднее, что она влюбилась в своего деверя, человека без средств. Наталья Петровна с удовольствием рассказывала о сенсации, которую она и сестра вызвали однажды в театре, появившись в ложе одна — в белом, другая — вся в черном.