А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Если допрашиваемый сразу не понимал, о чем надо рассказывать, то следователь готов был задать дополнительный вопрос: «Расскажите, с кем Ефанов Николай в близких взаимоотношениях на работе и в быту?» — а затем, продолжая «помогать» свидетелю, уточнял полученные данные:

«Кто из перечисленных Вами лиц ведет антисоветскую агитацию или антисоветски настроен?» [362] Протокол допроса свидетеля Веденикова Н. Д. от 30 июля 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 71. .

Таким образом, следователь создавал социальную сеть из знакомых арестованного и, опираясь на эти данные, мог «формировать» местное отделение, так называемый взвод повстанческой организации, корректируя текст протокола допроса так, как это было ему необходимо.

Однако такое интенсивное использование свидетелей налагало и свои ограничения. Результаты допросов могли стать известными в поселке, а «будущие обвиняемые» могли сбежать. Кроме того, свидетель, находящийся на свободе, был подвержен ограниченному влиянию. Такой человек готов был подписать показания, где говорится о кулацком прошлом человека, на которого собираются компрометирующие данные, тем более что это было реальным фактом биографии и свидетеля, и всех его соседей по поселку, либо вспомнить высказывания, которые можно было бы трактовать как антисоветские. Но если показания не были сочинены заранее, сложно было добиться рассказов о серьезной диверсионной деятельности обвиняемого. Может быть, поэтому материалы следствия, опиравшегося на показания свидетелей, позволяли добиться лишь разоблачения антисоветски настроенных лиц. Со временем это стало считаться слабым аргументом, и потребовались более существенные показания на обвиняемых, «изобличающие» их в диверсионной деятельности.

В протоколах допросов яйвинских свидетелей, а затем в признательных протоколах арестованных остались следы важной для следователя информации о доказательствах антисоветских настроений или контрреволюционной деятельности. Подчеркнутые предложения — это воспоминания о бывших когда-то разговорах и произнесенных в них критических высказываниях в адрес власти и начальства.

Надо отметить, что такие разговоры до развертывания кампании по приказу № 00447, т. е. пока репрессии затрагивали в основном начальство, были естественным элементом рабочего быта. Критика советской власти звучала повсеместно. Ее невозможно локализовать территорией трудпоселков или ограничить социальный состав критикующих жизнь и быт рабочих людей кругом «озлобленных» бывших кулаков.

О том, как рабочие, не стесняясь в выражениях, давали самые нелицеприятные характеристики властным органам и персонам, можно судить по имеющимся в архивах документам — донесениям «секретных сотрудников» НКВД. Наиболее подробный цитатник таких высказываний, который был обнаружен автором, касался Лысьвенского горотдела УНКВД. Но и содержание следственных дел из самых разных регионов края свидетельствует, что подобные настроения были общими для рабочих всех предприятий и районов области.

13 марта 1936 г. Лысьвенский горотдел УНКВД по Свердловской области завел агентурное дело «Недовольные», по которому проходили рабочие Лысьвенского завода. Два осведомителя, упоминающиеся в архивных материалах под псевдонимами «Тверский» и «Рогачев», докладывают начальству о контрреволюционных высказываниях рабочих:

«…Пятилетки-то строишь, так шея то у тебя почему оторваться хочет, что ты хорошего получил? Ты зарабатываешь 3–4 рубля в смену, а купить сахару, так надо отдать 4 р. 60 коп., если сравнивать 1926 год, так пачка папирос стоила 14 коп, а теперь 2 р. 50 коп., стало быть, мы работаем за 18 копеек в смену, а еще говорят, благосостояние рабочих поднялось. Вот так бы подняли благосостояние рабочих, как живут Дитердинг(!) и Ратфеллер(!), тогда бы можно сказать об этом» [363] Спецзаписка Лысьвенского Горотдела УНКВД по Свердловской области. По агентурному делу «Недовольные». Составлена 29.11.1936 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16880. Л. 100. .

До 1937 г. следователи — сотрудники карательных органов понимали, что использовать эти сведения нет смысла. Руководство не одобрит раскрытие «дела», в котором только и есть что предъявить: доносы «агентов» о разговорах человека, в которых он критикует власти за плохое снабжение продуктами или маленькую зарплату. Проблемы со снабжением, бытовые неурядицы были естественным фоном жизни. Удивить ими кого-то было невозможно. В августе 1937 г. следователи получили санкцию на широкое использование при подготовке доказательного материала вольных пересказов, разговоров, которые велись за полгода до допроса свидетеля. Фактически они напоминали рассуждения на темы, обсуждавшиеся в рабочих кругах.

Типичный пример использования следователем информации от свидетеля есть и в деле яйвинских повстанцев:

«В апреле месяце 1936 года на квартире Ефанова Николая, в присутствии Ефанова Ивана, Гладкова Ивана. В разговоре Ефанов Николай заявил: „Советская власть только на дураках и проезжает […] Как найдется хороший человек, который направляет на правильный путь жизни рабочих и крестьян, во всю Европу Троцкист! Троцкист!; а мы — бараны, и рты разинем, слушаем, как обедню агитаторы служат. Мы вот с вами живем без цели, а вот взять Троцкого, Тухачевского, они имели цели и, конечно, пока будет жив Троцкий, он своей цели достигнет, у него много друзей, и авторитетный человек, не как наши руководители — дураки, на них смотрят везде, как на волков. Раз Троцкий больше имеет друзей, и авторитет значит за ним сила, которая имеется и у нас. Вы не смотрите на то, что кричат ура Сталину, это потому что народ запуган, особенно мы, трудпоселенцы. Мы ждем освобождения, поэтому больше надо молчать. Вот только сейчас поднимись что-нибудь, получится, как Пугачевское восстание, но только с победой, ведь каждый честный человек зубы точит и ждет своего время. Такие люди найдутся и у нас в карьере, хватит господам коммунистам на закуску, но только зубы поломают!“. Эту контрреволюционную повстанческую агитацию проводил Ефанов Николай и Ефанов Иван, а Гладков поддакивал и частично добавлял» [364] Протокол допроса свидетеля Воробьева от 1 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 74–75. .

Примечательно, что эта информация, оформленная как полученная от свидетеля Воробьева А. А., зафиксирована дважды, в этом же стиле оформляется его допрос от 2 августа 1937 г., только разговор тех же лиц уже был датирован ближе к августу 1937 г. — 16 июня т. г. [365] Протокол допроса свидетеля Воробьева от 2 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 95–96.

В материалах дела против Ефановых собрано несколько показаний различных свидетелей, причем почти все они относятся к периоду до 5 августа 1937 г., когда официально начались аресты по интересующей нас операции [366] Т. к. по делу проходило трое Ефановых: Василий — отец и двое сыновей — Иван и Николай, то протоколы допроса Воробьева А. А. были оформлены против каждого из них. См.: Протокол допроса свидетеля Воробьева от 1 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 74–75; Протокол допроса свидетеля Воробьева от 2 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 95–96, 98-100. Помимо Воробьева А. А. по делу об антисоветской деятельности Ефановых был допрошен в качестве свидетеля Поставалов П. С. Основной акцент был сделан на высказываниях против советской власти Василия Ефанова. См.: Протокол допроса свидетеля Поставалова П. С. 2 августа 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12567. Т. 2. Л. 101 (с оборотом). .