Сергей Михеенков - Серпухов. Последний рубеж. 49-я армия в битве за Москву. 1941

«…И с ходу взяли Кременки»

Полковник Зашибалов: «Долгожданный день 17 декабря настал!» Подвиги бойцов 49-й армии. Гитлер: «…отвести на запад правый фланг и центр 4-й армии».

Теперь они не называли себя ополченцами. Это была обычная стрелковая рота. Большинство личного состава были бывалые бойцы. Вот только лейтенантов им прислали из училища, восемнадцатилетних юнцов в необмятых шинелях, с петушиными голосами. Старики посматривали на них молча, хмурились, думая об их безрассудной молодости: до первого боя, мол, а там… Там — кому в госпиталь, а кому под березку…

Это была та самая рота, которая в начале октября спешно окапывалась на этом рубеже. Немногим тогда посчастливилось пережить те бои. Кто был ранен, те успели вернуться из госпиталей. И на них, особенно прибывшие с недавним пополнением, посматривали с почтением и завистью. Почти все получили новенькие винтовки, а взводные и командиры отделений автоматы ППШ. Уже в открытую поговаривали о наступлении. А вскоре солдатская молва от окопа к окопу, от землянки к землянке пронесла: севернее Москвы, под Дмитровом и южнее Тулы уже началось. В тылу ночами урчали моторы — это маневрировали танковые бригады, тягачи подтаскивали тяжелые орудия дальнего боя, устраивались дивизионы гвардейских минометов.

— Не иначе начальство на Берлин нас поведет, — шутили старики, греясь у костров и возле железных печей в землянках.

— Берлина мы, может, и не возьмем, а вот Высокиничи и Тарусу точно, — сдержанно соглашались другие.

Командир 60-й стрелковой дивизии Герой Советского Союза полковник М. А. Зашибалов в своих мемуарах о первом дне контрнаступления на правом крыле 49-й армии писал так: «Долгожданный день 17 декабря 1941 года настал! Началось артиллерийское наступление. Тонны металла обрушились на опорные пункты и узлы обороны врага. Орудия прямой наводки разрушали дзоты, огневую систему немцев на переднем крае. Через тридцать минут после начала артнаступления стрелковые полки стремительной атакой прорвали передний край обороны противника и с ходу взяли д. Кременки, Дом лесника и продолжили наступать в направлении Нижняя Вязовня. 1282-й стрелковый полк одним стрелковым батальоном овладел д. Малеево. Однако противник силою до полка пехоты контратаковал и выбил батальон из Малеева».

Поразительно. Снова драка за эту деревню. В ней к тому времени уже и бревна не осталось. Что уцелело от огня, немцы растащили на блиндажи, опустили под землю. Даже уже хорошо понимая, что фронт на этом рубеже не удержать и что скоро начнется отход на восток, на заранее оборудованные позиции, они все же контратаковали и на несколько часов овладели Малеевом. По-солдатски их можно понять: столько сил у них отняла эта деревня, столько товарищей зарыто в здешней мерзлой земле, что оставить ее так, сразу, при первом нажиме противника, просто невозможно.

Эта история произошла 24 декабря, когда дивизии правого крыла 49-й армии начали продвигаться вперед, к Высокиничам.

Сержант Иван Растропин воевал в 1285-м полку 60-й стрелковой дивизии с октябрьских боев. Из маршевой роты, прибывшей сюда, под Кременки, два месяца назад, осталось двенадцать человек, в том числе и его второй номер красноармеец Якушев. Якушев, как младший по званию и должности, звал сержанта Растропина по имени-отчеству — Иваном Степанычем. А Растропин своего подчиненного — по фамилии, Якушев.

После небольшой артподготовки, усиленной залпом «катюш», батальон поднялся в атаку. Их небольшую группу послали в обход. Батальон замешкался на исходных, и получилось так, что их группа оказалась на линии немецких окопов значительно раньше. Цепи наступавшего батальона только-только подошли к проволочным заграждениям. Тут же вступили в бой. Словно предчувствуя артналет, немцы отошли во вторую линию окопов, но, когда батальон подошел на расстояние выстрела, они начали спешно заполнять передовую траншею.

Сержант уже успел расстрелять половину диска, когда ранило второго номера. Тот лег на спину, разорвал индивидуальный медицинский пакет и начал торопливо перевязывать пробитую осколком мины ладонь. И в этот момент возле полуразрушенного блиндажа немцы начали устанавливать на треногу скорострельный МГ-38.

Иван Растропин перекинул пулемет через своего второго номера и прицельно, несколькими короткими очередями обстрелял пулеметный расчет. Стоявшие на корточках возле пулемета сунулись в снег, замерли. Но двое оставшихся в живых оттащили тела своих товарищей и продолжили возиться у пулемета. Казалось, вот-вот они откроют огонь. И в это время дегтярь замолк. Задержка, патрон перекосило, заклинило в патроннике. Для устранения утыкания патрона нужно было время, несколько минут. А немцы уже вставляли в приемник «машинненгевера» ленту. Хоть и неплох был наш пехотный Дегтярева, хоть и служил он верно нашим стрелковым ротам и батальонам до самой победы, но немецкому единому пулемету он был не конкурент. Иван Растропин быстро сдернул с ремня гранату, выдернул чеку. Граната разорвалась очень удачно, позади пулеметного расчета. Осколками и взрывной волной смело немцев, опрокинуло треногу с пулеметом.

А тем временем у другого дзота, тоже порядком разрушенного прямым попаданием реактивного снаряда, немцы начали устанавливать другой пулемет. Немецкие расчеты, видимо, должны были занять доты после артналета. Но доты оказались разрушенными, а на позиции ворвались невесть откуда взявшиеся русские.

— Якушев! Гранатой! Быстро!

— Да нет у меня гранат, Иван Степаныч.

— Где же они? Потерял?

— Нет, все израсходовал.

Когда бежали сюда, наткнулись на минометный расчет, который вел огонь из блиндажа, с которого был снят накатник. Туда полетели сразу несколько гранат. Потом бежали по ходу сообщения и тоже путь вперед прокладывали карманной артиллерией.

— На мою. — И Иван сунул в здоровую руку Якушева Ф-1. Другую взял сам.

Немцы залегли за завалом из бревен и уже вели огонь в сторону наступающего батальона. Русских, которые, бросив неисправный пулемет, ползли к ним с гранатами в руках, они не заметили.

— Бросаем одновременно, — приказал Растропин. — По моей команде.

— Командуй, — кивнул товарищу Якушев.

Они подползли совсем близко, на верный бросок.

— Давай, Якушев! — крикнул Растропин.

Две гранаты, щелкнув в воздухе запалами, кувыркаясь, полетели за вздыбленные бревна завала. Второй номер немного замешкался и получил в руку осколок от собственной гранаты.

— Полежи, а я сейчас вернусь, — сказал Растропин товарищу и бросился к доту.

На запачканном кровью и забросанном обрывками одежды снегу лежали пять трупов. Пулемет, искореженный взрывом, с шипением остывал в снегу. Оставшиеся в живых немцы убегали в сторону леса. Пулеметчик схватил немецкий автомат. Он оказался исправным. Короткими очередями он одного за другим добил убегающих. И только потом вернулся к товарищу и принялся перевязывать его.