Валентин Мельников - Монолог страждущего

Мельников Валентин

МОНОЛОГ СТРАЖДУЩЕГО

Миниатюра

Ох, и тяжкая нонче жисть пошла, да... И пожаловаться-то некому. Прямо хоть ложись да помирай. Нет, право слово, какая-то не настояшшая жисть. Как во сне аль в сказке, ей-богу. Взять хотя бы меня со старухой. Пенсия у нас на двоих такая махонькая, чтоб только с голодухи не окочурились. Зато как включишь телевизер - мать честная! И стар и млад с утра до ночи жуют аж хруст стоит, кофеями, кефирами и пепси запивают, орбитом закусывают, памперсами с тампаксами промакиваются. Я эти названия никчемные на всю жисть запомнил. А старуха моя как услышит про женски прокладки, так сразу на образа крестится.

И самая главная забота у той кушающей публики - как посуду побыстрей помыть. Штоб, значит, снова потрапезовать. И откуда у них столько жратвы берется? Особливо у иностранных граждан. Вот нам все время две ненашенских деревни показывают. Так, там на их праздник такую сковороду тушеных овошшей с мясом зварганивают, што на этой посудине хватит места в хоккей сыграть. А когда опоражнивают, тут же цельной бригадой зачинают свои сковороды скрести и отмывать от жира. Вроде как соревнование устраивают, спешат поскорей управиться, штоб снова угошшеньица отведать. Эх, мне б туда, ёшь твою клёш... До чего ж завидки берут, аж в животе урчит. Однако до тех деревень, наверно, далековато ехать, а? И билеты, пожалуй, дорого стоят.

В таком разе я бы согласился с собачками пожить. А што? Для них имеются и консервы с мясным паштетом и всяко лакомство. Вон как гуляш наворачивают да чавкают, за ушами трешшит. У меня прямо слюнки текут. Мы-то с бабкой уж и забыли. как мясным духом пахнет.

А ешшо бывают по телевизеру передачи про кухни и рестораны. Господи, боже мой, спаси и помилуй! Я как погляжу на тот смак, так сначала дурею, а потом зверею. Так бы взял и разбил свой яшшик. А мне его, между прочим коллектив магазина, где я грузчиком работал, при уходе на пенсию подарил. Знаешь ли, какая жисть была тогда у меня? Распрекрасная! Получки на все хватало - и на овошши, и на фрукты, и, конешно, на мясо с колбасой, и на водочку. Да ешшо тринадцату зарплату и премии давали. Все праздники революционные, Восьмое марта и Новый год коллективным застольем отмечали..Штоб без этого - и помыслить себе никто не мог. А нонче про то веселое застолье одни воспоминания остались. А в будни, бывалочь, разгрузишь машину со спиртными напитками, только присядешь в подсобке передохнуть, продавшица Любка тут как тут - пузырь бормотухи с колбасой и краюшкой хлебушка подносит. Выпьешь, закусишь и хорош! Допрежь бормотуха-то копейки стоила, а шшас - дорогушшая! К тому ж против старого розливу далеко хуже, не забориста.

Как-то размечтался я про те застольны времена и такая тоска взяла, што хоть волком вой. Ну и порешил я тогда - однова живем, заначу-ка от бабки пенсию и схожу в новый магазин, што заезжий турка открыл. Надо сказать, в том доме раньше был гастроном. Теперя магазины-то чуднo стали называться. Э-э, как его? Ну вот, опять запамятовал. Вроде как на три буквы... Ась? Как говоришь? Шоп? Точно так, правильно подсказываешь. А ешшо есть совсем антересное название ... сукинмаркент - во как! Тьфу ты, зараза, язык поломаешь! У меня через те шопы со старухой скандал получился. Но про то маленько опосля расскажу.

Пошел, значит, я до турка. Ага. Иду и сам с собой рассуждаю. При советской власти как было? Идешь в магазин - бери авоську побольше, может и перепадет какой дефицит с черного ходу. Там уж принимай, сколько дадут. А деньги на покупки завсегда в кошельке носили. Сёдни надо с двумя авоськами ходить. С большой - для денег, с маленькой - для продуктов. Ну, я покупатель мелкий, взял совсем маленькую авоську, а пенсию в кармашке пригрел. Иду и думаю, будь што будет. Пришел и не узнал старого гастронома, такое нарядное стало здание. Только вот беда, двери не видно. А ведь помню - была! - такая толстая, из хорошего дерева и с тугой пружиной - зевак по заду шмякала. Обошел вокруг два раза - нету двери, везде одно стекло. На шшастье посетитель попался. Подошел тот близко к стеклу - оно перед ним само и раздвинулось. Чудеса! Однако я тоже не из робких - таким же манером внутрь проскочил. А там тишина, покупателей мало, зато обслуги много, так и зыркают ребята по сторонам, стерегут, штоб никто ничего не спер. Но я к промтоварам ихним не подошел, сразу направился в продовольственный отдел. Чего там только нет - и мясо, и колбаса, и сыры разных сортов, и навалом овошшей, фруктов, и спиртные напитки... Я, конешно, первым делом на бирочки с ценами поглядываю. На каждой рядок цифири, а в аккурат посередке точечки стоят. Я почему-то сразу подумал, што главные цифирьки - те, што слева, а те, что справа после точечек, - так, мелочь копеешная.

Прикинул в уме и возрадовался - оказывается, здеся и на мою пенсию кое-што хорошее можно купить. Короче, взял я смело кило говяжьей вырезки, а еще колбаски, сыру и бутылку водочки. То-то попируем с бабкой!

У кассы строгая девица велела выложить на прилавок все, что взял, пальчиком по кнопочкам поводила и назвала сумму, от которой меня пот прошиб. "Вы, - говорю ей, - неправильно пошшитали. Я в уме прикинул и должно быть в сорок раз меньше". "Как это так, - возмушшается кассирша, - вы в уме шшитаете, а я на машинке".

И называет цену каждой покупки.

"Так там же точечки стоят, неужто вы не видите?" - кипячусь я.

Девица смотрит на меня как на придурка и скушным голосом поясняет, мол, точечки стоят для удобства, штоб сотни и тышши лучше видно было. Так, дескать, во всех приличных сукинмаркентах принято. А вам, говорит, ежли нечем платить, то так и скажите. Оставьте товар и уходите, пока охрану не позвала.

Забрал я свою пустую авоську и пошел куда глаза глядят. Ноги сами привели в магазин, где до пенсии работал. Цены там тоже ого-го, однако мне уж и покупать-то расхотелось. Заглянул просто так, штоб с Любкой своим горем поделиться. Рассказал ей все как было. Она баба сердобольная, пожалела меня, угостила как когда-то кружком копченой колбаски и бутылочку бормотухи выставила. Выпил я, да видно слаб стал - захмелел сильно. Все канавы и ямы брюхом обтер, пока домой добрался. Глянула на меня старуха и взъерепенилась. "Где набрался, где шатался?" - очень сурьезно меня спрашивает. А я, знай, помалкиваю, про себя думаю: "Как же, так я тебе и доложил. Шшас, разогнался". А старуха никак угомониться не может, от бабьего любопытства так и вьется. Прямо с ножом к горлу подступает, скажи, где был, да и все тут. Вижу, не отцепится, пока не откроюсь. "Ну што заладила, где да где, - говорю. - В шопе я был, понятно?"

Как сказал, она пуще прежнего взъярилась. "Оно и видно, охальник ты бесстыжий, - кричит, - не иначе как у негра в этом самом месте гостевал!"