Вадим Кожинов - Россия. Век XX-й (1939-1964)

Правда, ряд «космополитов» был исключен из партии, но это тогда являлось очень широко распространенным «наказанием» даже за весьма мелкие прегрешения. И в связи с этим стоит сообщить о процедуре исключения из партии недавнего секретаря Правления СП «космополита» Л.М. Субоцкого, который помимо литературной карьеры заседал, начиная еще со времени революции, в различных трибуналах. Уже упоминавшийся Данин воспроизвел (и за это нельзя не поблагодарить его!) реакцию Субоцкого на исключение из партии:

«— Я заявляю! — обвел он нас всех зачеркивающим жестом маленькой волевой руки. — И прошу занести это в протокол! Трибуналы революции… трибуналы войны… Я отправил на расстрел больше нечисти, чем сидит вас сейчас в этом зале! Понятно?!» (Данин, цит. соч., с.350).

Эта сцена показывает всю ложность внедряемых в сознание людей представлений, согласно которым все «космополиты» были этакими служителями высокого искусства, на коих набросились свирепые громилы. Кстати, Данин, в отличие от многих других сочинителей, честно сообщает, что уже в 1950 году он стал снова выступать в печати, начав с опубликованной «Литературной газетой» статьи, как он пишет, «о молодом поэте Ф.» (с.356). Имя не называется, по-видимому, потому, что этот поэт, Владимир Федоров, был, во-первых, не менее «патриотичен», а во-вторых, менее «поэтичен», чем Анатолий Софронов, статью о стихах которого Данин еще не столь давно озаглавил уничтожающе: «Нищета поэзии». Между тем песню «Шумел сурово Брянский лес…», слова которой Анатолий Владимирович сочинил более полувека назад, многие ценят и сегодня — хотя, конечно же, нет оснований считать ее автора значительным поэтом.

И из того факта, что Данин Софронова отверг, а Федорова расхвалил, естественно сделать четкий вывод: критик атаковал в лице Софронова не безнадежно плохого, по его мнению, поэта и даже не «патриота», а влиятельного представителя враждебного «лагеря»; Федоров же жил не в Москве и не принимал участия в литературной борьбе (потому его можно было хвалить).

Как уже сказано, к концу 1948 года перевес сил в этой борьбе был на стороне «космополитов»; затем в дело вмешался Сталин, но — несмотря на приведенные выше тяжелейшие обвинения Симонова в адрес «космополитов» — не только не распорядился о репрессиях, но даже не поддержал предложение об исключении «преступников» из Союза писателей.

Вернусь еще раз к утверждениям об «антисемитизме» Сталина, который связывают и с гонениями на «космополитов» (за немногими исключениями, евреев). Как уже сказано, в 1949–1952 годах по воле Сталина удостоенных высоких почестей евреев было больше, чем подвергшихся опале. Другой вопрос, что те или иные лица воспользовались развернувшейся кампанией для нападок на евреев в силу в самом деле присущего этим лицам антисемитизма либо, по крайней мере, с целью устранить мешающих им «конкурентов».

Я, учившийся в то время на филологическом факультете Московского университета, был непосредственным свидетелем и, более того, «участником» подобной акции. Курс лекций по русской литературе ХIХ века читал доцент А.А. Белкин — и читал, по тем временам, неплохо. Я близко знал его, так как исполнял обязанности «старосты курса» и постоянно общался с Абрамом Александровичем. «Антипатриотом» он ни в коей мере не являлся, его любовное отношение к русской литературе было несомненным. Незадолго до окончания его лекций до меня дошли сведения о готовящемся увольнении Белкина из университета, и, наивно рассчитывая воспрепятствовать этому, я составил очень лестный для него «адрес», который подписали почти все студенты курса, и торжественно вручил ему сей «документ» после завершающей лекции. Вскоре меня вызвал заместитель декана факультета М.Н. Зозуля и потребовал рассказать о том, как Белкин подготовил упомянутый «адрес», что, конечно, было бы использовано для его полной дискредитации. Это меня окончательно возмутило, и вместе с Зоей Финицкой (позднее известной журналисткой) я «организовал» своего рода делегацию протеста из двух-трех десятков студентов к секретарю партбюро факультета Николаевой.

Теперь я склонен думать, что эти действия только способствовали увольнению Белкина, ибо каким-нибудь вышестоящим лицам, которые должны были утвердить увольнение, по всей вероятности, преподносили наш «бунт» как результат «подстрекательства» со стороны Абрама Александровича. Но мне было более или менее ясно тогда и вполне ясно теперь, когда «загадки» того времени исследуются по сохранившимся документам, что Белкина уволили не из-за предписания власти о некой «расовой чистке» (ведь в те же самые годы множество евреев получало высшие почести!), но по воле тех или иных лиц (хотя бы упомянутого Зозули), воспользовавшихся кампанией «борьбы с космополитизмом» для своей собственной выгоды или удовлетворения антисемитских вожделений. Если бы дело обстояло иначе, были бы абсурдными и тогдашнее наличие евреев в ЦК КПСС, и тот факт, что треть Сталинских премий по литературе доставалась евреям.

Уже знакомый читателям А.И. Ваксберг, не стесняющийся писать любые нелепицы, так характеризует «кампанию против космополитов»: «это была тщательно продуманная и хорошо организованная психологическая обработка населения перед грядущими катаклизмами (имеется в виду поголовная депортация евреев. — В.К.) , которую предначертал обезумевший диктатор» (цит. соч., с.261). Но как это согласуется с одновременным очень щедрым производством евреев в лауреаты, народные и заслуженные артисты и т. п., о чем, кстати сказать, узнавали несоизмеримо более широкие слои населения, нежели те, которые слышали что-либо о критиках Борщаговском, Данине и т. п.? Так, в 1949–1952 годах стали известными всей стране лауреатами Сталинской премии (часть из них — дважды) артисты еврейского происхождения Марк Бернес, Ефим Березин, Владимир Зельдин, Марк Прудкин, Фаина Раневская, Марк Рейзен, Лев Свердлин и т. д.

Словом, с прискорбием помня о репрессиях и гонениях 1949–1952 годов, затронувших значительное количество людей еврейского происхождения, необходимо вместе с тем освободиться от многочисленных домыслов, вымыслов и зловещих мифов, которые затемняют или вообще заслоняют историческую реальность этого — в сущности не столь уж далекого — времени.

Как уже не раз говорилось, то, что назвали «культом Сталина», оказало и до сих пор оказывает очень сильное воздействие на понимание — вернее, лжепонимание — хода истории в 1930-1950-х годах. Выше приводились цитаты из нынешних сочинений, в которых Сталина проклинают за то, что он перед войной пытался строить свои отношения с Гитлером в сущности точно так же, как это делали тогда правители Великобритании и Франции; авторы этих сочинений явно не отдают себе отчета в том, что их сознание по-прежнему находится во власти пресловутого культа, ибо-де великий Сталин не «должен» был вести себя подобно заурядным правителям Чемберлену и Даладье… Точно так же нисколько не преодолели в себе «культовое» сознание те, кто сегодня объясняют личной злой волей Сталина коллективизацию, 1937-й год, тяжкие военные поражения 1941–1942 годов и т. д. Правда, это уже «культ наизнанку», но он не менее далеко уводит от истинного понимания хода истории, чем культ как таковой.