Борис Островский - Остров Врангеля

Но нигде, кажется, неожиданности не приходят столь внезапно, как именно в арктике. Задувшие упорные и продолжительные северозападные ветры расстроили все планы командования. Огромными массами лед стало прижимать к берегу… У бывшего мыса Северного (ныне мыс Шмидта) ледокол наткнулся на первое серьезное препятствие. Ход ледокола прекратился. Между тем подсчет угля показал, что, только при обязательном условии совершенно беспрепятственного плавания, топлива еле-еле хватит до бухты Провидения.

— Итак, зимовка? — угрюмо спросили моряки капитана Давыдова.

— Да, зимовка, другого выхода нет, — ответил Давыдов и отдал распоряжение перейти кораблю на зимнее положение.

Стали разбирать механизмы ледокола, прекратили паровое отопление, заменив его камельками; ввели зимнее расписание, причем особенное внимание обратили на обучение и времяпрепровождение личного состава; заготовили также 250 пудов свежего оленьего мяса. Словом, все было подготовлено, чтобы десятимесячное пребывание «на краю света» протекло возможно безболезненнее.

День 25 сентября навсегда останется памятным для всех участников плавания на ледоколе. Утром был выпущен пар из последнего котла и окончательно введен зимний режим, а под вечер съехавшие на берег моряки спешно вернулись на корабль и сообщили о сделанном ими необычайном наблюдении. Оказалось, что они совершенно явственно видели в обычно совершенно покойных водах полыньи движение легкой зыби. Для опытного полярника эта весть сулила очень многое. Ведь зыбь эта свидетельствовала о том, что где-то, сравнительно невдалеке, должно находиться большое пространство чистого моря, где ветер поднял высокие волны. Колебания распространялись с северовостока. Перед командованием встала дилемма, которую немедленно надо было разрешить. Вернуться в нынешний сезон домой — это значило избежать многотрудной и тяжелой зимовки, которая неизвестно чем бы еще закончилась. С другой же стороны был не менее очевиден и весь большой риск подобной попытки.

И все же решили продолжать путь, хотя на ледоколе осталось всего лишь 50 тонн угля. На что же надеялись моряки? Все их расчеты строились на том более или менее вероятном предположении, что за полосой льда, опоясывающей берег, до самого мыса Дежнева располагается чистое море. Дальнейший путь уже не внушал опасений, ибо хорошо известно, что в это время года Берингов пролив еще свободен ото льдов.

Закипела работа. День и ночь трудились моряки, собирая машину, вспомогательные механизмы и приводя корабль в походное состояние. Утром 27 сентября, после трехнедельной стоянки у мыса Северного, ледокол тронулся в путь и, как и следовало ожидать, вскоре же, преодолев 15-мильную ледовую полосу, вышел на чистую воду. Перед глазами моряков развернулась грозная и величественная картина бушующего океана. Не прошло и нескольких часов, как моряки снова очутились в тяжелом и рискованном положении, которое Давыдов изображает так: «Приходилось в шторм со снегом и туманом итти вдоль кромки льда днем и ночью бортом к очень крупной и крутой волне; легко представить себе, что происходило в таких условиях с кораблем, имеющим ледокольные образования, разгруженным к тому же до последней степени. Размахи качки превышали 45° на борт; в жилых помещениях и палубах корабля был полный хаос, так как за очень короткий срок приготовления к походу нельзя было вполне успеть закрепить все по-походному… Приходилось работать на верхней палубе зачастую по колено в ледяной воде, промокая насквозь под целыми каскадами брызг, попадавших на палубу. Через три дня шторм стих, а вечером 30 сентября, уже в совершенной темноте, мы отдали якорь, подойдя к мысу Дежнева. Все эти дни перехода плавание шло вдоль кромки льда, стоявшего под берегом полосой шириною в 15–20 миль. Уже на второй день мы начали постепенно рубить на дрова и жечь в котлах весь имевшийся на корабле запас бревен и досок, к углю подмешивали угольный мусор с машинным маслом».

Весьма неутешительные перспективы намечались и дальше. Против ожидания, Берингов пролив был заполнен льдом. «Насколько хватал глаз, всюду виднелись ледяные массы». В обычных условиях «Красный Октябрь», быть может, не без успеха смог бы померяться силами с ледовыми нагромождениями, но сейчас на корабле ощущался недостаток угля. «Попробовали войти в лед и пробиваться на юг, но из этого маневра ничего не вышло. Лед оказался гораздо более тяжелым, чем представлялось, и мы, пройдя в нем не более мили, так и не смогли вновь выйти к его кромке. Угля к концу этого дня оставалось только 14 тонн, а на топливо ушли все пеньковые тросы, весь судовой запас олифы и красок, большая часть машинного масла и даже корпус моторного катера».

Положение судна было очень близко к безвыходному. В таких обстоятельствах, когда, казалось, было очень немного данных на быстрое улучшение окружающих нас условий, — вспоминает Давыдов, — природа пошла, наконец, нам навстречу. Рассвет 3 октября принес нам сперва легкий, а потом немного усилившийся южный ветер».

Около полудня ледокол, истратив последние крохи угля, громыхал якорной цепью против селения Уэллен, расположенного на северном берегу мыса Дежнева. Быстро спустили шлюпку и отправились на берег. Нужно было во что бы то ни стало добыть топливо. Недалеко в лагуне, поваленная на борт, сиротливо лежала шхуна, при каких-то обстоятельствах конфискованная и оставленная здесь в предыдущем году доживать свой век. Полусгнившие бока ее, брошенные в печь, несомненно не смогли бы дать много тепловых калорий, но для наших моряков другого выхода не было. На утро, части обшивки, шпангоутов и бимсов шхуны заботливо складывались по всем закоулкам палубы. Вдобавок к шхуне закупили у чукчей весь имевшийся у них запас плавника. После окончания работ — короткая передышка. Давыдов записывает: «Ранняя безлунная северная ночь. Все работы по погрузке этого «топлива» закончены. Не теряя ни минуты, идем дальше. Единственная возможность пройти проливом заключается в том, чтобы итти вплотную с обрывом мыса, так как только здесь лед несколько разрежен».

Ледокол следует дальше. «Никогда, кажется, не забыть этого рискованного перехода, — писал впоследствии Давыдов. — Только усыпанное звездами небо несколько умеряло глубокий мрак ночи, позволяя еле-еле разбирать контуры громадных, крутых скалистых обрывов дежневского выступа… Целые снопы искр вылетают из трубы, кружась в воздухе. Береговые обрывы, порою, так близки к кораблю, что, кажется, еще немного, и мы заденем за них бортом. Вот мы уже и в Беринговом проливе; лед становится гуще; приходится иногда останавливаться, ожидая, когда кочегары нагонят пар: трудно управляться с котлами, подбрасывая в топки полусгнившее сырое дерево шхуны».