Борис Островский - Остров Врангеля

— Иерок, у нас нет мяса.

— Да, начальник, у нас нет мяса, — вполне согласен с этим и Иерок.

— Надо ехать.

— Да, надо ехать.

— Почему же никто не двигается?

— Они боятся. Видишь, как быстро гонит лед, какой плохой ветер.

— Но зима без мяса еще страшнее.

— Да, начальник, без мяса зима страшна.

— А ты поедешь?

— С тобой поеду. А если мы скажем — надо ехать, они тоже поедут с нами.

Опытный Иерок оказался прав. Эскимосов не пришлось упрашивать. Лишь только они увидели, что Ушаков с Иероком взяли ружья и решительным шагом направились к вельботу, как тотчас к ним присоединилось еще 5 человек. «Вельбот, подхваченный попутным ветром, под умелой рукой Иерока на полном ходу огибает огромные льдины и, как змея, проскальзывает в узких щелях между ними. Вокруг нас грохот. Приходится кричать, чтобы сосед услышал твои слова. Льдины то и дело сталкиваются друг с другом. Часто их столкновение настолько сильно, что они разлетаются на куски. Одна из них, похожая на гриб, сильно обиженная нашим невниманием, с шумом перевертывается позади проскользнувшего вельбота. Несколько мгновений на ее месте огромная бурлящая воронка. Потом появляется высокий ледяной столб, но он недолго задерживается и вскоре с треском падает на бок, обдавая нас тучей брызг».

Вдали виднеются моржи, они расположились почти у самой кромки льда, а за льдом — бешено несущиеся пенящиеся валы. Волнение и движение льда здесь быстрее — опасность огромная. «Иероком овладевает настоящее вдохновение. Без рукавиц и без шапки, с развевающимися волосами, он словно прирос к рулю. Каждое движение, малейший поворот руля у него точны. Мы пролетаем в такие щели, где вельбот обоими бортами чуть не чертит о соседние льдины».

Уголок поселка на острове Врангеля (рис. М. Разулевича)

К моржам надо подходить с осторожностью, их легко спугнуть, один неудачный выстрел — и все пропало! Надо убить сразу. Даем залп, и два огромных самца остаются нам в награду за риск».

Надо возвращаться на берег. Но путь назад уже почти закрыт сгрудившимся льдом, нельзя медлить ни секунды. Но как быть с моржами? Не свежевать же их здесь на льду! Туши пришвартовывают к бортам вельбота и пытаются протискаться с этим грузом к берегу. «Мы окружены густым льдом. Парусом пользоваться нельзя. Приходится двигаться вместе со льдом. Каждый шаг достается с боя. Всем нам ясно наше положение, и поэтому каждый делает все возможное. Время от времени нам удается раздвинуть две соседние льдины и придвинуться на несколько десятков метров к берегу. Вельбот часто сжимается двумя льдинами, и мы с замиранием сердца ждем, что вот-вот он треснет, как орех. Но пришвартованные к бортам туши моржей спасают нас. Они действуют, как хорошие буфера».

Моржи-буфера спасают охотников, и те выходят победителями из казалось бы неминуемой катастрофы, когда вельбот вдруг вместе с моржами застревает между двумя льдинами. «Раздается треск…, но, к счастью, лопнула только верхняя доска». Еще несколько часов упорной борьбы, и охотники, вконец измученные от усилий и острых переживаний, на берегу. «Эти две моржовых туши, — замечает Ушаков, — могли стоить жизни восьми человек. Но недостаток мяса зимой поведет к еще большим жертвам. Поэтому мы должны пользоваться каждой возможностью…»

Наступала полярная ночь. «23 ноября показался только верхний край диска. Все небо горело. Вода казалась черной вороненой сталью. Снег переливался розовыми, оранжевыми, синими и фиолетовыми цветами. На следующий день солнце уже не показалось. Скоро поблекли все краски. Весь ландшафт посерел, словно кто-то его посыпал пеплом. Началась полярная ночь! Она была первой и самой трудной в жизни колонии. Морозы доходили до 60 °C. Жестокие беспрерывные метели и отсутствие солнца часто делали невозможными сколько-нибудь отдаленные поездки. Запасы мяса быстро стали уменьшаться. Собак начали кормить вареным рисом и потеряли их почти половину».

15 января 1927 года колония понесла невознаградимую потерю: умер самый опытный, отважный и энергичный, способный каждую минуту прийти на помощь товарищу, эскимос Иерок. Для начальника колонии Ушакова эта потеря была невознаградима. «Я терял человека, — пишет он, — который понимал меня, был незаменимым товарищем, с которым крепко сроднили пять месяцев совместной жизни и борьбы… Больно сжалось сердце. В моей памяти пронеслись моменты, проведенные с ним… Вспомнилась его маленькая приземистая фигурка, освещенная светом костра, когда он стал на мою сторону и горячо выступал против суеверия своих сородичей… Яркими картинами пронеслись сцены на совместной охоте и длинные вечера в палатке, проведенные вместе».

Г. А. Ушаков на острове Врангеля после охотничей прогулки на лыжах

За трехлетнее пребывание на острове Ушаков со своими сотрудниками не только тщательно изучил природу острова и условия жизни на нем, но и основательно ознакомился с бытом эскимосов. Смерть и погребение Иерока дали особенно богатый материал для наблюдений, — тем более интересных, что ритуальная сторона процесса погребения у эскимосов мало подверглась еще изучению.

Лишь только старик скончался, как тело его облекли в обычную рабочую одежду, натянули торбазы, [17] Торбазы — обувь из оленей кожи вроде валенок; снаружи и внутри мех. надели шапку и рукавицы, после чего положили на оленью шкуру и покрыли одеялами. «Сверх одеяла вдоль тела был положен деревянный брусок. Завернув концы постели и одеяла, тело вместе с бруском увязали тонким ремнем, оставив с каждой стороны по три петли. Теперь тело напоминало хорошо спеленанного ребенка, только головы не было видно, а ноги по щиколотку торчали наружу».

Затем началась прощальная трапеза, причем стол изображал сам покойник. На него наставили блюда с мясом. Кончив еду, пили чай. Поев и закусив, собрали на блюдо недоеденные куски, после чего, ухватившись за петли, стали выносить покойника ногами вперед.

Вынеся наружу, тело опустили на снег, а сами расселись вокруг. Начался «разговор» с покойником — повидимому самая важная часть ритуала. Двое ближайших друзей умершего — Етуи и Кмо — взялись за концы бруска, укрепленного вдоль тела, и стали задавать покойнику различные вопросы, на которые тот немедленно же давал «ответы»; собственно, лексикон последнего был крайне ограничен, он мог «сказать» только «да» или «нет». Чтобы получить ответ «да», Етуи и Кмо не испытывали почти никаких затруднений, приподымая умершего за концы шестов; если же следовало «нет», покойник становился настолько тяжелым, что его с трудом можно было приподнять с земли. Эскимосы уверяли Ушакова: иногда покойник настолько тяжелеет, что никаких сил нет оторвать его от земли, он словцо прирастает к земле. Но после такого самого категорического «нет» следует «да», и тот же покойник подымается совершенно легко.