Дмитрий Винтер - Военные преступники Сталин и Берия. Победа вопреки палачам

Причем «приобретать не очень-то дружественный по отношению к СССР характер» Тройственный пакт начал именно после визита Молотова в Берлин (1. С. 235–236), где вышеупомянутые советские требования и были предъявлены. Вскоре после того — 20–24 ноября 1940 г. — к Тройственному пакту присоединились Венгрия, Румыния и Словакия, 1 марта 1941 г. — Болгария, а 25 марта — Югославия. С чего бы вдруг?

Далее, а с чего бы вдруг СССР 5 апреля 1941 г. подписал пакт «О дружбе и ненападении» с Югославией? Сам же Кремлев признает, что Югославия была «одним из наиболее антисоветских государств в Европе», дала приют множеству белоэмигрантов (а что в этом враждебного — дать приют людям, вынужденным уехать из своей страны? Или она должна была выдать их большевикам на бессудную расправу? Хорошо известно, что стало с теми врангелевскими офицерами, которые поверили Беле Куну и Р. Землячке и не уехали из Крыма! — Д. В), а дипломатические отношения с СССР установила «последней в Европе, если не считать Ватикана» — 25 июня 1940 г. (1. С. 236–238). Да, но зато она была важным плацдармом для давления на Германию. Кстати, дата установления дипломатических отношений в свете общей обстановки в Европе на тот момент тоже о многом говорит.

Ну и чем все это принципиально отличается от того, о чем писал Суворов-Резун? И не он один. И это не первый случай, когда вроде бы ярые критики автора «Ледокола» на самом деле повторяют его же слова.

Наконец, Кремлев повторяет и сталинское заявление о применении пыток, которое другие сталинисты неоднократно объявляли хрущевской выдумкой: «Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие… (Это какие же — американская? Британская? Шведская? — Д. В.) Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении… заклятых врагов рабочего класса и колхозников» (1. С. 94). Добавим, что «органы» сами определяли, кто «заклятый враг», и если он сам был рабочим или колхозником, то это ему не очень-то помогало.

Правда, 10 января 1939 г. Сталин шифровкой напомнил, что физическое воздействие — крайняя мера «в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допросов, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков (1. С. 93)…

В переводе с советского «новояза» это разъяснение звучит примерно так: если, скажем, не называют заговорщиков, которых нет или о которых они ничего не знают; или если они не признаются, а их непременно надо (ну хотя бы «с точки зрения революционной целесообразности») посадить…

Отметим еще, что признание подлинности сталинского заявления о применении пыток не мешает г-ну Кремлеву утверждать, что «пытки даже в МГБ Игнатьева («даже» — поскольку последний — министр госбезопасности СССР после войны — есть еще один, наряду с Хрущевым, тайный враг, по мнению комментатора; об этом подробно в конце книги. — Д. В.) не были нормой» (3. С. 131).

Так или иначе, война началась, и началась с грандиозных поражений. По Кремлеву, понятно, это произошло в том числе и потому, «что не были до конца вычищены из жизни страны неразоблаченные сторонники Троцкого, Бухарина, Тухачевского, Якира, Уборевича…» (3. С. 254) — короче, опять «мало постреляли».

Ну, вообще, такого, чтобы стреляли «не мало», у сталинистов, по-моему, попросту не бывает. Сколько ни стреляй — все недостаточно. И по большому счету, сталинский тезис об «обострении классовой борьбы по мере движения к социализму» оказался правильным — только с двумя оговорками.

Первое: под «социализмом» надо понимать тоталитарный социализм (есть и демократический социализм социал-демократов, он тоже далеко не идеален, но его обсуждение — отдельная тема) с тотальной принудиловкой и превращением всего населения в государственных рабов.

Вторая: под «классовой борьбой» надо понимать не сопротивление «недобитых эксплуататоров», а сопротивление общества тотальному порабощению. Но мы отвлеклись, продолжим все же рассказ о войне.

Итак, «не всех постреляли», вот и гнали «недобитые» все, что можно, к западным границам, а бедный Сталин ничего не знал. И Берия ему вовремя не сообщил, что почти вся армия под удар подставлена. Еще раз: сталинская империя была централизована, как никакая другая, скрыть от всевидящей власти можно было отдельные факты, но не массовый вывоз к границе, например, почти всего стратегического запаса тех же винтовок.

И вообще, что за манера такая: как за какие провалы отвечать — виноват кто угодно, только не тот (или не те), кто имел абсолютную власть?! Так не бывает!

Ну, а конкретно в разгроме Западного (Белорусского) округа, по Кремлеву, виноват командующий Белорусским округом «вредитель» Павлов, который тоже, «возможно (опять это «возможно»! — Д. В .), был связан с заговором Тухачевского». Вернее, сказано так: Сталина дезинформировали относительно намерений немцев Павлов — по вышеуказанной причине, а также Хрущев и (не смейтесь!) первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко; но этих двоих г-н Кремлев милостиво к заговорщикам не причисляет, а просто они «смотрели в рот Сталину» (1. С. 315).

Ладно, допустим, что так и было, что Кремлев в данном случае прав. Но тогда возникает вопрос: что же за атмосферу создал Сталин (и Берия как глава НКВД руку не мог не приложить), что, вопреки всем сведениям о приготовлении Гитлера к агрессии, ближайшие соратники продолжали «смотреть ему в рот», вместо того чтобы кричать о надвигающейся опасности!

Теперь насчет «главного виновника — Павлова». В первые дни войны все пять на тот момент живших и здравствовавших Маршалов СССР — С. К. Тимошенко, К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, Б. М. Шапошников и Г. И. Кулик — находились на Западном направлении, все «помогали» Д. Г. Павлову. А виноват он один? Кроме того, там же, в Белоруссии, находился Л. З. Мехлис с практически неограниченными полномочиями карать и миловать. И куча генералов, включая Г. К. Жукова, на которого Сталин с 26 июня возложил персональную ответственность за Западный фронт.

Павлов «беспечно» провел субботу 21 июня в театре? Так ведь это было по приказу! И не он один — его киевский коллега Кирпонос в этот день был на стадионе и смотрел футбольный матч. Кстати, зачем? Есть версия, что для усыпления бдительности тех же немцев.

Примерно так же, кстати, тремя месяцами ранее вели себя британские адмиралы в Александрии перед решающим ударом по итальянскому флоту у м. Матапан 28 марта 1941 г. (после какового удара итальянский флот практически перестал представлять из себя серьезную боевую силу). Перед самым сражением британские адмиралы и офицеры делали вид, что заняты исключительно светской жизнью: посещали клубы, театры, светские рауты… А потом, не прощаясь, тихо уходили, занимали боевые посты и выводили корабли в море… [43] Суворов В. Беру свои слова обратно. С. 280–290.