Владимир Рудаков - Монголо–татары глазами древнерусских книжников середины XIII‑XV вв.

Именно с этим связано появление вложенной в уста Олега Рязанского фразы, характеризующей изменения, произошедшие в восприятии «царской» власти на Руси. «Азъ чаях по преднему, яко не подобаеть русскым князем противу въсточнаго царя стояти », — объясняет причины своего предательства союзник Мамая. Интересно, что рязанский и литовский князья очень надеялись на то, что Дмитрий поступит традиционно — так, как «подобает» вести себя князю перед лицом «царя»: «егда услышить князь Дмитрий царевъ приход… тъ отбежыть с Москвы въ Великый Новъград или на Белоозеро, или на Двину» [535]. Дмитрий же, вопреки ожиданиям своих врагов, все‑таки решается оказать отпор Мамаю. «Ныне убо что разумею?» — вопрошает обескураженный непривычностью поступка Дмитрия рязанский князь [536].

Итак, автор «Сказания», сознательно вводя в повествования «царскую» титулатуру Мамая, затрагивает весьма актуальную для своей эпохи (конец XV — начало XVI века) тему возможного противостояния ордынскому «царю» [537]. Именно для введения в рассказ этой острейшей для своего времени темы книжник пренебрег исторической достоверностью, отказался от следования фабуле своего главного источника. Проблема борьбы с «царем» автором «Сказания» решается положительно: по его мнению, с ордынским «царем» можно и даже должно бороться. Указанная модальность проистекает хотя бы из того, что Мамай является «безбожным царем», «нечестивость» власти которого не требует особых доказательств. С другой стороны, низведение «царского» достоинства Мамая сочеталось у автора памятника с превознесением статуса Дмитрия Ивановича. Русскому великому князю часто приписываются несвойственные ему в реальной жизни «царские» черты. Так, Мамай заявляет о том, что в грядущей битве ему предстоит сражаться с царем , «подобным» ему самому [538]; Дмитрий перед боем слагает с себя «приволоку царьскую » и передает ее Михаилу Бренку [539]; русские воины после битвы желают, чтобы «князь великий Дмитрей Иванович» «здравъ» был и « царствовал во веки» [540].

Подобный подход к теме противостояния «царю» сближает рассматриваемое произведение с памятником, возникшим примерно в одно и то же время со «Сказанием» и целиком посвященным оправданию борьбы великого князя с законным чингисидом — «Посланием Вассиана Рыло на Угру» [541]. Таким образом, автор «Сказания» заменяет присущую концепции пространной летописной Повести и не требующую особых комментариев тему борьбы с нелегитимным правителем более актуальной для своего времени проблемой возможного противостояния «нечестивому» «царю».

Автор «Сказания», вслед за составителем пространной летописной повести, связывает движение «поганых» на Русь с происками дьявола . Весьма показателен в этой связи перенос на татар некоторых характеристик «лукавого» — « супостаты » [542], « злые христианские укорители » и др. Именно « диявол наусти» Мамая, «како разорити православную веру и оскврънити святыя церкви » [543]; именно будучи « диаволом непрестанно палим», Мамай собирается в поход [544]; видя, что русских больше, чем татар, тем не менее продолжает подготовку к битве, будучи «разженъ диаволом на свою пагубу» [545]. Мамай не только действует « от наваждениа диаволя », по « подстрекательству дьявола » (подобное представление о поведении татар было свойственно и в предшествующий период ряду древнерусских книжников, например, автору «Повести о Михаиле Тверском» [546]), в силу чего и «вниде въ сердце его напасть роду христианскому », но и сам приобретает явно дьявольские черты [547].

Согласно тексту памятника, «безбожный Мамай» движется на Русь « акы левъ ревый пыхаа, акы неутомимая ехыдна гневом дыша » [548]. Подобное сравнение со львом, как показал А. С. Орлов, судя по всему, восходит к фразе Первого послания апостола Петра: « супостат ваш диавол, яко лев рыкая ходит , иский кого поглотити» [549]. Кроме того, в приведенном отрывке, по мнению А. С. Демина, автор памятника «заклеймил Мамая» тем, что «обозначил злобный звериный мирок, со свирепыми животными, готовыми броситься на людей». Дело еще и в том, что «ни в зоологической реальности, ни в литературной традиции лев и ехидна не были дружны, они действовали воедино лишь в данном отрывке текста» [550]. Сравнение же Мамая с дьяволом находим и в молитве Дмитрия Ивановича: «да не приидеть на нас рана смертнаа и рука грешнича да не погубить нас» [551]. Судя по всему, приведенная фраза восходит к текстам Псалтыри, где под «грешничем» также подразумевается дьявол [552].

Однако цели «поганого» не исчерпываются стремлением «истребить христианство». Не последнее место занимают, так сказать, «личные мотивы» Мамая: в нашествии на Русь он ищет удовлетворения своей гордыни и корыстолюбия [553]. Мамай движется на Русь, начав «хвалитися и поревновавъ… царю Батыю », « ревнуя безглавному Батыю ». Однако, не желая «тако сътворити, яко же Батый » (т. е. ограничиться только «пленением» и «разграблением»), он стремится осесть на Руси, овладеть ее городами («егда дойду Руси и убию князя их, и которые грады красные довлеють нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывемъ »), обогащаясь («пойдем на Русскую землю и обогатеемъ русским златом !») и паразитируя («да не пашет ни единъ васъ хлеба, буди готовы на русскыя хлебы !») [554]. О корыстных устремлениях Мамая осведомлен и его союзник — Олег Рязанский, который так же, как и «царь», стремится извлечь выгоду из создавшейся ситуации. Призывая Мамая идти «на своего служебника князя Дмитрия», Олег сообщает темнику, что время для выступления «приспело»: « злата и сребра и богатьства много наплънися земля Московскаа и всякого узорочья твоему царству на потребу ». По мысли Олега, как только Дмитрий узнает о нашествии Мамая («егда услышить имя ярости твоеа»), «отбежить в далниа отокы своа», а «многое богатьство московское и злато все в твоих руках будеть и твоему войску на потребу» [555].

Для «Сказания о Мамаевом побоище», как, в общем‑то, и для всех памятников «куликовского цикла», характерно выпячивание фигуры предводителя ордынского войска в ущерб всем остальным татарам. Мамай (его личные свойства, его эмоции и амбиции) в преобладающем большинстве случаев предстает в качестве собирательного образа «безбожных» . Помимо Мамая всего лишь несколько представителей его воинства описаны на страницах «Сказания», и лишь эпизодически речь идет о проявлении самостоятельных действий или помыслов «поганых» вообще (в большинстве случаев татары действуют под руководством Мамая; о них в основном упоминают сами русские — главным образом Дмитрий Иванович).