Сергей Павлюченков - Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

Крестьянство, чуждое всяким премудрым словоплетениям, восприняло разверстку как налог [198] См.: РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 5, д. 35, л. 123. . Им было только порой непонятно, почему этот налог требует от них больше хлеба, чем его имеется в наличии. Поэтому, поддерживая сам принцип разверстки, определенную заданность обложения, крестьяне всячески требовали уменьшить ее, «скостить», требовали участия своих представителей в определении ее размеров. «В скостке» зачастую и заключалось их примитивное представление о новой экономической политике.

Крестьяне были не одиноки в своем отношении к разверстке.

«Серп и молот», издание 1-й Совтрудармии, писал, что «правильно понятая государственная разверстка представляет собой требование государства к производящему населению сдать часть его излишков» [199] Пономаренко. О методах установления и проведения продовольственных разверсток//Серп и молот. Екатеринбург. 1920. № 9. С. 25. . Сами компродовцы в период своей перестройки в 1921 году задним числом справедливо указывали, что «разработанный план разверстки явился подготовкой необходимых условий к переходу на продналог, к отмене монополии» [200] Актов С. Продовольственное дело и продовольственный аппарат//Четвертая годовщина Наркомпрода. М. 1921. С. П. .

На незалежной Украине, где политическая ситуация 1917 года с небольшими коррективами продолжала сохраняться вплоть до 1921 года, разверстка более откровенно, чем где бы то ни было обнаружила свою налоговую сущность. После перехода к НЭПу комиссар продовольствия Украины М. К. Владимиров, анализируя общее и особенное в налоге и в разверстке, писал, что при разверстке волости, выполнившие к определенному сроку 100 % разверстки, освобождались от продотрядов, иначе говоря, негласно санкционировалась определенная свобода в распоряжении излишками [201] Владимиров М. От продовольственной разверстки к продовольственному налогу//Коммунист. Харьков. 1921. № 7. С. 33. . Украинские продовольственники имели полное право утверждать, что «в сущности говоря, натуральный налог лишь легализует и расширяет право крестьянина в отношении его права распоряжения продуктом собственного производства» [202] Там же. , так как в 1920 году декрет Украинского СНК о продразверстке официально требовал от украинских крестьян лишь четвертую часть излишков.

Но это было на Украине, где, по свидетельству известного очевидца М. Булгакова, имелись

«сотни тысяч винтовок, закопанных в землю, упрятанных в клунях и коморах и не сданных… миллионы патронов в той же земле и трехдюймовые орудия в каждой пятой деревне и пулеметы в каждой второй».

Где с оружием было похуже, чем на Украине, там сильнее проявлялась другая сторона разверстки — стремление к монополии.

Разверстка, будучи шагом прогрессивным по сравнению с нормированием и подворным учетом, вследствие своей неопределенности (поскольку исходила из весьма растяжимого понятия «государственной потребности», куда легко укладывается и изобилие, и полуголодное существование) составила для государственных аппетитов почву столь же плодородную, как и монополия образца 1918 года. В результате, в 1920–21 продовольственном году в исконных владениях европейской России продовольственники отбирали не только излишки, но и самое необходимое для крестьянской семьи и хозяйства. И в этом отношении продразверстка оказалась для крестьян намного хуже, чем первая форма продовольственной диктатуры.

Продовольственное ведомство так и старалось трактовать разверстку, как изъятие всех излишков. Средством корректировки нарядов, не достигших этой цели с первого раза, к началу 1920/21 продовольственного года был узаконен и ранее практиковавшийся метод дополнительных разверсток на округу, где, по наблюдениям агентов, еще шевелилась свободная торговля монополизированными продуктами.

Как нет резкой грани между разверсткой и налогом, так и не было ее между первой и второй формами продовольственной диктатуры. Они взаимопроникают и сочетаются. После декрета о разверстке как минимум еще год сам Наркомпрод, наряду с разверстыванием «государственной потребности» по губерниям и уездам, продолжал устанавливать и нормы потребления. В начале кампании 1919/20 года издается распоряжение за подписью Цюрупы о нормах оставления зерна для высева, а также подтверждаются нормы душевого потребления хлеба, установленные летом прошлого года [203] Бюллетень Наркомпрода. 1919. 9 августа. С. 2. .

Логически разверстка и нормы потребления взаимоисключают друг друга, но на практике этими противоречивыми установлениями добивались того, чтобы путем нормирования подчистить в крестьянских амбарах то, что не смогла извлечь разверстка. Однако такие огрехи случались редко, и поэтому нормирование потребления стало бить по Наркомпроду, служа законным основанием к отказу от выполнения разверстки. Эта оплошность была вскорости исправлена распоряжениями от 29 декабря 1919 года и 17 февраля 1920 года о запрещении какого-либо подворного учета и определении каких-либо норм потребления [204] Систематический сборник декретов и распоряжений правительства по продовольственному делу. Кн. 3. С. 149; Кн. 4. С. 237. .

Покровский губпродкомиссар Третьяков в секретном приказе указывал на безусловность этого запрета, так как в противном случае крестьяне прячут все и оставляют только свою норму потребления и очень охотно идут на обыски и даже просят их обыскать. После чего продработники бывают вынуждены подписать с Советом акт, что излишков хлеба нет, и уйти восвояси [205] — РГАЭ, Ф- 1943, оп. 3, д. 678, л. 57. .

Но, невзирая на запреты, это «нормотворчество» продолжалось вплоть до НЭПа. В потребляющих губерниях ими пользовались продовольственники, чтобы не оставлять в руках крестьян лишнего пуда, в производящих губерниях, наоборот, за них цеплялись местные власти, чтобы не дать продовольственникам окончательно разорить земледельцев. Разверстки, накладываемые Наркомпродом на хлебные губернии, стремились охватить все излишки. Они очень хорошо учитывали «государственные потребности», но совершенно были чужды государственной же обязанности заботиться о развитии сельского хозяйства. Официальное признание получил термин «выкачка» хлеба, который идеально вмещал в себя ту небогатую гамму потребительских устремлений, которые до времени подавляюще господствовали в отношении военно-коммунистического государства к крестьянству.

В условиях, когда остатки промышленности работали преимущественно на войну и полнокровный обмен между городом и деревней был давно забыт, сельское хозяйство утрачивало смысл и способность к развитию товарного хозяйства. Оно неизбежно втягивалось в рамки натурального существования. Именно это сугубо экономическое обстоятельство в первую голову стало причиной потери для сельского хозяйства всякого толка в существовании городов. На Украине никогда не проводилась политика изъятия всех излишков, как в России, тем не менее и украинский крестьянин в 1918–1920 годах неуклонно сокращал объемы своего производства. Постепенно город переезжал в деревню, а деревня возвращалась к деревянной сохе. Между тем разверстку продолжали накладывать, опираясь на данные о вывозе товарного хлеба в периоды нормального обмена между городом и деревней. И без того деградирующее хозяйство трещало от такого обложения.