Д. Свитмэн - Великие адмиралы

Здесь мы затрагиваем одну из важнейших особенностей французского флота XVIII века, который был пронизан духом неповиновения, взаимного пренебрежения и подозрительности. Все это проявлялось более явно, чем пассивность и отсутствие боевого духа. Эти негативные черты в полной мере проявились и в эскадре Сюффрена. Д’Эстэн и де Грасс во время своих кампаний в американских водах сталкивались с теми же проблемами, хотя и не в такой мере. Однако и Королевский Флот не был полностью свободен от междоусобиц. В бою у Чезапика 5 сентября 1781 года споры между адмиралами Худом и Грейвзом помогли де Грассу отразить нападение англичан с целью деблокады окруженной в Йорктауне армии. Сам Сюффрен прекрасно был со всем этим знаком. В марте 1779 года он характеризовал одного из старших офицеров как «идиота, впавшего в маразм». Через 2 года, узнав о производстве двух офицеров, чьи способности он ценил крайне низко, Сюффрен заметил: «Остается лишь удивляться, что кто-то продвигается по службе, не будучи пригодным вообще ни к чему».

В целом историки, не колеблясь, обвиняют капитанов Сюффрена в заговоре против адмирала. Источником духа неповиновения были два офицера, служившие в индийских водах, — Тромелин и Бидэ де Морвилль. После прибытия Сюффрена на Иль-де-Франс д’Орв назначил их командирами линейных кораблей «Аннибал» и «Артезьен» только за старшинство, а не за их способности. Эта парочка имела личные интересы в колониях, и потому участвовала в трудной и долгой кампании у берегов Индии совершенно против своего желания. Они совсем не стремились разлучаться с семьями и приятелями на берегу и в штыки встречали все планы Сюффрена.

15 ноября 1781 года он писал де Кастри:

«Я был страшно удивлен, увидев, какой эффект имеет столь большая удаленность от центров власти. Люди заняты только наживой и надеются, что время и расстояние все скроют. Подобные настроения не имеют ничего общего с духом военной службы, основой которой является подчинение. Королю в дальних колониях могут хорошо служить только командиры, обладающие большой энергией и твердостью, чтобы эту энергию использовать».

Так или иначе, но после боя у Негапатама Сюффрен предпринимает ряд решительных мер. Внезапная перемена ветра смешала строй обоих флотов, и в результате корабли французского центра и арьергарда практически не принимали участия в бою. Сюффрен отстранил от командования четырех капитанов: Циллара — «Северэ» — за проявленную панику и спуск флага; Бидэ де Морвилля — «Артезьен» — за откровенную непригодность к командованию, которую он проявил еще в боях у Садраса и Проведиена; Форбена — «Венжер» — за нежелание искупить свои промахи в бою 12 апреля; Буве — «Аякс» — по состоянию здоровья. Сюффрен признал, что Буве был «очень болен», «все его многочисленные ошибки можно приписать исключительно дряхлости». Такое решение, совершенно беспрецедентное для тех времен, было утверждено де Кастри.

Новый кризис разразился в сентябре после боя у Тринкомали, который снова была отмечен общей путаницей, неисполнением приказов и почти всеобщим отсутствием боевого духа. Вдобавок, арьергард под командой Тромелина появился на сцене лишь с огромным опозданием. Сюффрен был близок к отчаянию, что видно из его письма, отправленного де Кастри через 3 недели после боя.

«Монсеньер, мое сердце разбито всеобщим неповиновением. Я только что потерял возможность уничтожить британскую эскадру. У меня было 14 линейных кораблей и «Консолант», который я поставил в линию кордебаталии. Адмирал Хьюз отвернул прочь, не обращаясь в бегство. Он отступал в полном порядке, уравняв скорость по своему самому плохому ходоку… Я смог догнать его лишь в 3 часа пополудни. Моя линия была почти выстроена, и я атаковал, сигналом приказав «Венжеру» и «Консоланту» атаковать хвост колонны противника. Никто не выполнил приказ. Лишь «Эрос», «Иллюстр» и «Аякс» сражались на малой дистанции, сохраняя строй. Остальные, вне зависимости от места в строю, не пытались совершать никаких маневров, стреляли с большой дистанции или даже вообще почти на передел дальность действия орудий.

Абсолютно все, да, все могли спуститься на противника, так как мы находились на ветре впереди противника, но никто этого не сделал. Некоторые отважно сражались в других боях. Я могу приписать этот ужас лишь желанию как можно скорее закончить кампанию, либо невежеству. Предположить худшее я просто не осмеливаюсь…»

Но самое странное во всем этом было еще впереди. На следующий день после боя 4 офицера попросили освободить их от командования и предоставить отпуск для возвращения на Иль-де-Франс. Против всех ожиданий Сюффрен выполнил просьбу офицеров «с удовольствием». Среди этих капитанов был Тромелин, что не было удивительно. Но поведение остальных троих до сих пор могло считаться похвальным, и они поддерживали самые сердечные отношения с Сюффреном с первых дней кампании.

Более того, кризис в бою у Тринкомали не был первым. Еще один серьезный инцидент произошел несколько недель назад, после Проведиена. Об этом написал Гуэ де Фробервилль, армейский офицер, находившийся при эскадре.

«С некоторого времени в исполнении долга появилась чрезвычайная расхлябанность. Действия главнокомандующего раздражали многих членов офицерского корпуса, совершенно не приученных подчиняться. Они не находят в своем командире отвратительного кастового духа, столь вредного общественным интересам, кастового духа, на котором вскормлены кадеты. Их привилегии, почести и возраст лишь укрепляют этот дух в тех, кто состарился на службе. Мы видим доказательство этого в заговоре, который привел к отставке 30 или 40 этих офицеров».

Однако в данном случае Сюффрен оказался несговорчивым и отверг требование массовой отставки.

В свете этих инцидентов сложно исследовать методы командования Сюффрена. Снова и снова он проявлял ярость, резкость и грубость в отношениях с капитанами кораблей. Такое поведение не мешало ему служить предметом восхищения у молодых офицеров. В отношениях с матросами он демонстрировал примеры самой грубой демагогии, даже в случаях грубейших нарушений дисциплины.

После Проведиена Сюффрен в самой грубой манере сообщил капитанам о своем намерении продолжать кампанию у берегов Индии. Это решение было оправдано его стратегическим планом, но шло вразрез с привычной практикой совершать короткие вылазки к Коромандельскому побережью и подолгу отстаиваться у берегов Иль-де-Франса. Он не совещался ни с кем из капитанов, а просто сказал им громовым голосом:

«Очень хорошо, господа, я хочу вам кое-что сказать. Я решил остаться в Индии. Почему, вы знаете так же хорошо, как и я. Но вы можете не знать характер общих инструкций, которые получил месье д’Орв от короля. Мудрость его величества не позволяет диктовать план конкретных операций. Он знает, что было бы неразумным для человека, находящегося на расстоянии четырех тысяч лиг от места событий, определять детали. Поэтому он намерен лишь сообщить месье д’Орву, что он запрещает бездействие эскадры.