Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

Куда более безобиден созданный народной фантазией город Мухосранск. В «Словаре русского арго» предлагаются следующие значения этого слова: «Провинциальный город, глушь, глухомань, провинция». Символами самой глухой глуши становились в разговорной речи города Тмутаракань и Урюпинск.

И все же глушь манит русского человека возможностью укрыться от столичной суеты: «Бросить все и уехать в Урюпинск», – гласит последняя фраза популярного анекдота.

Только не выбирай путь, по которому любит кататься власть.

Пышные кортежи современных властителей, движущиеся на запредельной скорости, с сиренами и мигалками, в сопровождении устрашающего кортежа мотоциклистов, живо напоминают о вереницах роскошных карет, перед которыми снимали шапки смиренные простолюдины. Машины с мигалками являются фактором, немало затрудняющим движение по столице. Если едет глава государства, улицу полностью перекрывают... Впрочем, и здесь можно усмотреть следование традициям.

Франсиско Миранда, венесуэльский генерал, бывший в России в екатерининскую эпоху, жалуется: «Дальше двигались на четверке же по совершенно невообразимой дороге, поскольку главным трактом, который уже совсем готов к приезду императрицы, пользоваться не дозволяют, направляя в объезд по таким местам, где вовсе нет дорог... О деспотизм!»

Национальной традицией является также приукрашивание действительности в местах проезда правителей. Зря оклеветали князя Потемкина, не было никаких «потемкинских деревень», утверждают многие современные историки. Тем не менее многие иноземцы в эти легенды верили – вот, к примеру, Кюстин: «Император менее, чем кто-либо, застрахован от опасности оказаться в ловушке иллюзий. Вспомните поездку Екатерины в Херсон – она пересекала безлюдные пустыни, но в полумиле от дороги, по которой она ехала, для нее возводили ряды деревень; она же, не удосужившись заглянуть за кулисы этого театра, где тиран играл роль простака, сочла южные провинции заселенными, тогда как они по-прежнему оставались бесплодны не столько из-за суровости природы, сколько, в гораздо большей мере, по причине гнета, отличавшего правление Екатерины».

Тут Кюстин грешит против истины: природа южных наших губерний не отличалась суровостью, а правление Екатерины – таким уж гнетом. Тем не менее трудно возразить против следующей фразы: «Благодаря хитроумию людей, на которых возложены императором детали управления, русский государь и поныне не застрахован от подобного рода заблуждений».

Вот что пишет Франсиско Миранда о Туле, ожидающей приезда императрицы Екатерины: «Наскоро осмотрел противоположный конец города, где сооружаются еще одни ворота, или арка, из дерева. По обеим сторонам вышеупомянутой улицы, что тянется на версту, поставили дощатые заборы, за которыми прячутся убогие хижины горожан, чтобы взорам государыни предстала не бедность, а мнимый блеск. С той же целью сейчас производится побелка лучших домов и приукрашивают те, что похуже, – дабы она ничего не увидела таким, каково оно есть на самом деле. Бедные народы и несчастные правители». Читатель, как все это напоминает наше время.

Некоторые государи хотели знать правду, и только правду о своей стране – к примеру, сын Екатерины, Павел. Летом 1798 года он ехал из Казани в Петербург через Ярославскую губернию. Император особым распоряжением запрещал какие-либо предварительные приготовления к его встрече и хотел увидеть Россию без прикрас. Наивными бывают царственные особы!

Впрочем, и государей порой ждали в дороге неприятные сюрпризы. «Однажды один мост рухнул сразу после того, как экипаж государя промчался по нему. Ставший невольным свидетелем этой сцены исправник запомнил кулак, который, не останавливаясь, показал ему Николай Павлович» – этот рассказ свидетеля приводит историк Николай Борисов.

Немногие знают, что колокольчик под дугой первоначально играл ту же роль, что и спецсигнал у современных служебных машин. В 70-е годы XVIII века во время очередной реформы почтового ведомства было постановлено, чтобы под дугой курьерских и почтовых лошадей висел колокольчик. Его звон был слышен издалека и предупреждал караульных у городской заставы о приближении почты. Частным лицам категорически воспрещалось пользоваться колокольчиком. Провинился – штраф. Или еще какое наказание.

Глядя на картину Исаака Левитана «Владимирка», всякий мыслящий русский понимал, что это не просто дорога, одна из многих. Это тот самый путь, по которому шли осужденные в Сибирь. Путь каторги и ссылки. Вспоминаются строки Есенина:

Это строки Есенина.

«Ей по Владимирке», – говорит адвокат из пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты». И все сразу понимают, что это значит.

«От тюрьмы и от сумы не зарекайся», – гласит русская пословица, а потому русский взгляд на арестантов – взгляд жалостливый, вот как у А. К. Толстого в стихотворении «Колодники»:

Примерно такая же картина предстала взорам чувствительного маркиза де Кюстина:

« – Что это за отряд? – спросил я фельдъегеря.

– Казаки, – был ответ, – конвоируют сосланных в Сибирь преступников.

Люди были закованы в кандалы. Чем ближе мы подъезжали к группе ссыльных и их конвоиров, тем внимательнее наблюдал за мной фельдъегерь. Он усиленно убеждал меня в том, что эти ссыльные – простые уголовные преступники и что между ними нет ни одного политического».

Уговорам фельдегеря маркиз не поверил: «Если преступников не хватает, их делают. Жертвы произвола могил не имеют. Дети каторжников – сами каторжники. Вся Россия – та же тюрьма, и тем более страшная, что она велика и так трудно достигнуть и перейти ее границы».

Русский человек не считает, что будущее зависит от его собственных поступков. Он знает, что жизнь может выкинуть самый неожиданный фортель, и честный человек пойдет по Владимирке – знать, судьба такая. Как, к примеру, у Катюши Масловой.

Островский в своих пьесах показывает, как просто, невольно и неприметно честный человек становится преступником – например, добродушный, безобидный Кирюша Кисельников в «Пучине», натерпевшись нищенской жизни, совершает подлог. Мы, русские, не верим в справедливость наказания. Мы понимаем, что все зависит от непонятной нам игры высших сил, следовательно, преступники – жертвы судьбы, «несчастненькие». Дорога же, неумолимая и величественная, становится олицетворением судьбы.