Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

Финская журналистка Лаурен удивляется: «Чувство коллективизма заставляет русских свободно вмешиваться в дела знакомых, соседей и просто прохожих на улицах». Иностранцы удивляются советам от посторонних людей, а для нас это – дело привычное.

Иногда кажется, что русским больше нравится встревать в чужие дела, чем оказывать друг другу реальную помощь. Наш человек равнодушно проходит мимо в тех ситуациях, когда иностранец стремится оказать помощь. Кстати, слово «помощь» – очень русское. Очень красивое.

«Любить родину – значит всеми силами споспешествовать осуществлению ее идеала». Это Белинский. Читатель, прикинь, оцени, отметь, восторгнись, всплакни: с-п-о-с-п-е-ш-е-с-т-в-о-в-а-т-ь! Красота-то какая.

Кстати, это слово является самым красивым в русском языке. А сам язык – самой красивой частью нашей жизни.

С русским языком что-то происходит. Нет, он по-прежнему великий и могучий, правдивый и свободный, но все меньше и меньше людей, умеющих на нем правильно разговаривать, а тем более писать. Все больше словечек, заимствованных из уголовного жаргона, ругательств больше.

Русский язык – тема, вызывающая беспокойство. Вот недавно вышли новые правила, где разрешили считать «кофе» словом не только мужского, но и среднего рода. Что тут поднялось! Возмущены были даже те, кто двух слов без ошибок не напишет. И это не случайно. На что еще можно опереться «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий»? Даже первоклассники инстинктивно чувствуют, что букварь надо уважать, чтобы небо, налитое гневом, не раскололось надвое и не разверзлись хляби небесные.

Русский язык остался единственным ориентиром в нашей непроясненной действительности. Поэтому всякие там эксперименты со словом «кофе» вызывают потрясение.

А что касается всяких там скверных слов, то проблема в порче нравов, социальных инстинктов или даже в кризисе мировоззрения. Мир, описываемый данной лексикой, – это мир, в котором крадут и обманывают, бьют и боятся. По мнению А. Д. Шмелева, с помощью повседневного сквернословия нам преподносится «циническое представление о мире как нечто само собою разумеющееся, не имеющее альтернатив». Обилие словечек из уголовного жаргона или просто сниженной, «приблатненной» речи (разборки, кидалово, разводить, лохи) также навязывает специфический, «блатной» взгляд на жизнь и соответствующую систему ценностей: «Умри ты сегодня, а я завтра». Подлинные ценности заменяются блатными. Таким образом, опасность, отмеченная блюстителями языка, имеет отнюдь не лингвистический характер. Скорее, язык отмечает опасность, грозящую нам, нашей жизни.

Самое грустное, что выражения «отморозки», «разборки», «зачистки» и прочие-разные бытуют на самом верху. Может быть, употребляющие их господа думают таким образом напугать тех самых отморозков? А пугают главным образом своих граждан, которые ежатся под стремительным вихрем врывающейся в нашу жизнь криминальной лексики.

А заимствования – ну что заимствования? Это всего-навсего наша «всемирная отзывчивость», зафиксированная еще Достоевским. Со временем се лишнее, ненужное отсеется.

Наш язык спасут не запреты. Его спасет лишь возможность жить. Это как в следствии: если ты мыслишь узко, то имеешь все шансы зайти в тупик. Нужно не бояться нового, дать волне подхватить тебя, разрешить себе скользить вниз по склону, взлетать вверх по самым неожиданным траекториям. Так что давайте мыслить шире. И жить лучше. И говорить красиво.

ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ, ИЛИ КВАДРАТНЫЙ КОРЕНЬ ИЗ СТА СОРОКА ПЯТИ

Представьте себе такую ситуацию. На очень важном свидании девушка вымученно улыбается и интересуется у смущенного молодого человека: «Ты о чем-то хотел меня спросить?.. Можешь спросить меня что угодно!..»

Юноша, преодолевая замешательство: «Я... Я... хотел... спросить... назови квадратный корень из ста сорока пяти...»

Очевидно, девушку не будет интересовать правильный ответ.

Так и нас в вопросе о нашей Родине интересует не правильный державный ответ, а человеческий, который помогает нам жить, любить ближнего и Родину.

Ничто не существует само по себе, все так или иначе взаимосвязано, всегда есть что-то такое, что требуется присоединить к остальному. Всему свой срок и свое время. Время критиковать оппонентов, не соглашаться. Время признавать. Время для фитнеса и время молитв. Время печалиться или размышлять о себе.

С каждым столетием. Годом. Неделей. Днем. Оптимизм убавляется, видимо, на четверть. Однако человек нуждается в искренней эйфории от своего Отечества. А потому что это по-человечески. Потом – по-граждански. Человек знает, что делает. И не знает. Он подводит итоги, производит переоценку ценностей. И надеется, что он не один, что за его плечами страна. Какие-то вещи имеют приоритет, значат больше, чем другие.

Некоторые люди значат больше, чем континенты, вместе взятые.

Русский характер... Это, как говорится, совершенно особый подвид пернатых. Русского человека всегда бросает из крайности в крайность. Русский характер – это сумма очень больших слагаемых – человека и Родины.

Любовь к Родине – это или лекарство, или наркотик, или плацебо.

Лекарство, как у графа Монте-Кристо: любовь и ненависть. И все же любовь.

Наркотик, как у зверька, попавшего в капкан, – спастись нельзя, но можно снять боль.

Или плацебо... У плацебо светлое будущее. Это бурно развивающаяся индустрия. Пока существуют человеческие беды и горести, пока люди подвержены непониманию происходящего (чему будут подвергаться всегда), вряд ли они смогут найти лучшее средство для успокоения, чем плацебо. Принял – и вроде все в порядке. Последние пятьдесят поколений выросли на питательной пустоте плацебо, пустоте всегда старых мифов.

Мы привыкли восторгаться героями единицами, которые стоят на капитанском мостике и храбро смотрят вперед, которые завоевывают чужие города, которые в лайковых сапогах бредут по бездорожью. О них все песни и пляски.

Читая о славном прошлом, хочется, уподобившись одному литературному персонажу, сказать: «На меня не рассчитывайте, благородные герои. Вы храбрые воины, и вам не нужен такой никчемный придурок, как я. Вы прекрасно управитесь и без меня, а я лучше не буду путаться под ногами».

Вот если бы поставить памятник прошлому, такой, чтобы без капитанского мостика, а просто тысячи досок днища корабля. Такой, чтобы не помпезный мужчина на коне, а тысячи и тысячи подков, принесших славу помпезному мужчине на коне. Такой, чтобы не первопроходцу в енотовой шубе и лайковых сапожках, а той земле, в которую превратились миллионы людей, чтобы потомкам ходить было удобно.