Владимир Соловьев - Древние славяне. Таинственные и увлекательные истории о славянском мире. I-X века

Готовясь окончательно восторжествовать над Византией, Крум предпринял два похода на Константинополь, но не преуспел в своем намерении. Тогда он затеял третий поход, который во что бы то ни стало собирался завершить взятием имперской столицы. Одних только осадных машин для штурма города у болгар было не менее пяти тысяч.

Но в самый разгар новой военной кампании болгарский хан внезапно умер. Обстоятельства его смерти окутаны тайной. Какой бы невероятной и нелепой ни казалась сообщаемая источниками версия, что это было сакральное убийство, похоже, так вполне могло произойти. Твердо державшийся старых обычаев, в соответствии с которыми для блага соплеменников необходимо отправлять «на небеса» самых лучших, Крум если и не добровольно согласился на собственное ритуальное умерщвление, то и не воспротивился и не воспрепятствовал ему. Скорее всего, это всего лишь легенда, и на самом деле он пал жертвой придворного заговора, оставаясь в полном неведении о том, что против него замышляют. Все же то, что он покорно дал принести себя на заклание, словно некую священную корову, не слишком вяжется с его кипучей натурой. Ближе к истине представляется скоропостижная смерть Крума от удара (инсульта), а еще большее доверие вызывает факт его гибели в сражении. Об этом тоже есть глухое упоминание в источниках, и, пожалуй, именно такой финал бурной жизни болгарского властителя выглядит довольно убедительно и не противоречит реальности.

Сын и наследник Крума Омартог (814–831), руководствуясь в отношениях с Византией принципом: «Худой мир лучше доброй ссоры», отказался от проводимой отцом политики конфронтации с империей в пользу добрососедства и союзнических обязательств. Он приходит на помощь императору Михаилу II в подавлении крупного восстания под предводительством Фомы Славянина. Намечается и заметный поворот Болгарии в сторону чуждого ей прежде христианства, что исподволь подготовило почву для последующего принятия православной веры.

Омуртаг перенес столицу страны к подошве Балканских гор в новопостроенный город Преслав (821). Замирение с Византией развязало болгарскому правителю руки и позволило активизироваться на севере от Дуная, проникнув в Молдавию и Валахию. Есть сведения, что в то время болгары провели разведку боем и в Южную Русь, достигнув берегов Днепра. При Омуртаге Болгария закрепила за собой часть Средней Македонии и земли между Дунаем и Савой (область Срема), которые сейчас поделили Словения и Хорватия.

Монументальным напоминанием о древней, тринадцативековой давности Болгарии и стал знаменитый Мадарский всадник – наскальное изображение конного воина, пронзающего копьем льва.

Мадарское плато находится на северо-востоке страны, на участке Дунайской равнины между городами Варна и Шумен. Именно здесь разворачивались первые столетия болгарской истории.

Памятник создан в самом начале VIII века, вскоре после основания раннего Болгарского государства, своеобразной эмблемой которого он стал.

Кого из первых правителей страны представляет этот монумент? Кто из них гордо восседает на коне в полном сознании своей силы и могущества?

Возможно, это наследовавший власть после Аспаруха Тревел. Ведь он получил признание Византии, удостоился титула кесаря и имел право на императорские почести.

Но одна из надписей на скале упоминает имя Крума, и есть предположение, что это он запечатлен на Мадарском рельефе.

Мы не располагаем портретами персонажей ранней болгарской истории и не знаем, как выглядел тот же Тревел. Был ли он высоким, статным, величественным или грузным, неуклюжим, с маленькими глазками из-под тупого бычьего лба?

Не правильнее ли считать, что памятник олицетворяет всех видных создателей болгарской государственности начиная от Аспаруха? Ведь каждый из них внес свой немалый вклад в будущее народа и страны.

С Аспаруха традиционно начинают историю так называемого Первого Болгарского царства (681 – 1018) – крупного государственного образования на севере Балкан, отвоевавшего эту территорию у могучей Византии.

Во второй половине IX века центральная власть удерживает ключевые позиции в стране, хотя для этого ей приходится проявлять гибкость и лавировать, что хорошо просматривается на политике хана Бориса, которого, в отличие от предшественников, уже называют князем или даже царем, о чем речь впереди. В столкновениях с Византией его войско терпит серию поражений, обострение отношений Болгарии с хорватами и восточными франками выливается в военные конфликты, но Борис – истинный мастер компромисса. Казалось бы, ему уже не миновать силков и ловушек, которые щедрой рукой расставила перед ним история, но на вызовы и риски он находит адекватные ответы; когда надо, выжидает, но ровно столько, сколько нужно, и тут же переходит к действиям. Борис – хороший дипломат. Он расчетливо идет на уступки своим противникам, чтобы потом извлечь из них выгоду, и вот уже вчерашние недруги сегодня становятся его союзниками.

Его, пожалуй, не назовешь мудрым правителем, но в разумной осторожности и дальновидности ему не откажешь.

Князь Болгарии Борис

Правитель Болгарии умеет учиться на своих ошибках и извлекать уроки из неудач и просчетов собственных врагов. Так, ему хватает благоразумия отказаться от намерения взять военный реванш у Византии, когда он получает от императрицы Феодоры следующее послание: «Если ты восторжествуешь над женщиной, слава твоя не будет стоить ничего; но если тебя разобьет женщина, ты станешь посмешищем целого мира». Борис счел за лучшее сохранить с империей мир, и это, безусловно, осмотрительное решение.

С именем Бориса связано крещение Болгарии в 864–865 годах. Однако, принимая православие как официальную религию, он стремится не допустить усиления политического влияние на новое христианское государство Константинополя. И тут как по заказу возникают серьезные разногласия с греческим патриархом Фотием – чем не повод заявить, что вера верой, а поступаться своей самостоятельностью Болгария вовсе не собирается? Тем же, должно быть, объясняется церковно-дипломатический реверанс в виде четырехлетней унии в сторону папы римского Николая I. Это была смелая демонстрация независимости и собственных амбиций, что стало существенной предпосылкой скорого получения болгарской епархией широкой автономии от уже нового константинопольского патриарха Игнатия.

В Болгарии всегда особо чтили и выделяли двух светочей православия – святых равноапостольных братьев-просветителей Кирилла и Мефодия (в миру Константина и Михаила). Деликатный вопрос об их, выражаясь современным языком, национальной принадлежности до сих пор остается спорным, поскольку не только болгарам было бы лестно в своем прошлом иметь таких славных и знаменитых соотечественников. Нередко, чтобы никого не обижать, ученых монахов в духе нынешней политкорректности обтекаемо именуют славянскими просветителями или выходцами из славянской семьи, осторожности ради не уточняя, к каким именно славянам относились эти уроженцы греческого города Солуни (теперь Салоники). Где же, спрашивается, историческая правда?