Кеннет Роуз - Король Георг V

«Король был очень дружелюбен. Благодарил меня за то, что я сделал… Подшучивал над договором с Россией. Я сказал ему, что моим преемникам придется проводить ту же самую политику. Он надеется, что мне не понадобится отдавать машину. Думает, что нападки были совершенно несправедливы. Это дало мне возможность упомянуть про нападки насчет придворной одежды. Он был раздражен и сказал, что это была атака на него лично. Выражал надежду, что я останусь его другом, как и он моим».

Собственная эпитафия короля первому лейбористскому премьер-министру весьма лаконична: «Мне он нравится. Я всегда считал его вполне надежным».

Если возвращение к власти консерваторов и вызвало у короля чувство облегчения, то он ничем этого не проявил — напротив, он предупредил новое правительство, чтобы оно не унижало и не провоцировало озлобленную лейбористскую оппозицию. Некоторыми кабинетными назначениями Болдуин его разочаровал, особенно тем, что назначил министром внутренних дел («где в наше время не только возможно, но и необходимо в связи с потенциальными трудностями управления страной иметь способного и сильного администратора, располагающего прочными позициями среди адвокатов») не барристера [140] Адвокат, имеющий право выступать в высших судах. Дугласа Хогга (позднее ставшего лордом Хейлшемом), а солиситора [141] Адвокат более низкого ранга, дающий советы клиенту, подготавливающий дела для барристера и выступающий только в судах низшей инстанции. Джойнсона-Хикса. В свете проходившей в 1926 г. всеобщей забастовки это замечание короля следует считать весьма проницательным. Король был также изумлен решением Болдуина назначить Черчилля новым канцлером Казначейства: этот расчетливый шаг позволял полностью оторвать Черчилля от либералов и лишить Ллойд Джорджа самого сильного союзника на тот случай, если бы он решил возродить коалицию. Но хотя король и не скрывал своего удивления, его прежнее недоверие к Черчиллю значительно уменьшилось: на него произвели сильное впечатление «мастерство, терпение и такт», которые тот проявил в деле ирландского урегулирования. Со своей стороны, новый канцлер в отношениях с сувереном был исключительно корректен, хотя, например, в написанном жене письме из Дьевилля так и не смог удержаться от присущего ему своеобразного юмора: «Среди прочих знаменитостей я заметил персидского шаха, спешившего расстаться с деньгами своих подданных, которые ему пачку за пачкой подавал премьер-министр. Благодаря нашему милостивому монарху нам все это совершенно чуждо!»

Однако что касается одного из назначений, король и его премьер-министр были единодушны: новым министром иностранных дел должен стать не лорд Керзон, а Остин Чемберлен. Несмотря на мощный интеллект Керзона, его высокомерие и раздражительность успели настроить против него обитателей и Кэ д’Орсэ, и палаццо Киджи. Вынужденный довольствоваться менее значительными постами лорда — председателя совета и лидера палаты лордов, он тотчас же вступил в свару относительно второстепенных придворных постов. «Король начал распределять их, — с возмущением писал Керзон, — не считаясь с тем, что должен советоваться со мной по этим вопросам… Стамфордхэм не проявил ни особой уступчивости, ни особой вежливости». Четыре месяца спустя Керзон умер — после операции, накануне не внушавшей никаких опасений. За несколько часов до его смерти во дворец пришло любезное прощальное письмо от «верного и преданного друга и министра короля».

В любом случае Джойнсона-Хикса, Черчилля и Керзона никак нельзя было упрекнуть в отсутствии трудолюбия. А вот премьер-министр трудоголиком явно не являлся. «Что прикажете делать с лидером, — гневно вопрошал один из его коллег, — который сидит в курительной комнате и читает „Стрэнд мэгэзин?“» Читал он, правда, не только бульварные газеты. Развалившись на передней скамье в палате общин, Болдуин мог часами сосредоточенно изучать «Спутник парламентария», с помощью которого он стал одним из наиболее эффективных партийных организаторов XX в. Тем не менее он предпочитал правительственным бумагам кроссворды, поэтому король не раз высказывал опасения насчет того, что премьер-министр может провести лето на каком-нибудь французском курорте, в то время как на Даунинг-стрит будут расти горы красных чемоданчиков. Даже когда премьер-министр оставался у руля, король не слишком радовался, читая о его присутствии на крикетном матче между Итоном и Харроу в мешковатом старом костюме и мягкой шляпе.

Трения вызывала и присущая Болдуину легкость в обращении, которую можно было ошибочно принять за некую фривольность. Его описание длившегося всю ночь заседания палаты общин включало такой пассаж:

«К утру палата общин напоминала Сент-Джеймсский парк в середине дня. Депутаты сидели развалившись на скамьях, некоторые из них были объяты сном и совершенно не обращали внимания на то, что происходило вокруг, тогда как остальные время от времени проявляли интерес к слушаниям, очнувшись от сна и выпрямив спину».

Король был шокирован как недостойным поведением верной палаты общин, так и отсутствием всякого осуждения со стороны премьер-министра. В результате Стамфордхэм разразился долгой и нудной нотацией, из которой достаточно привести следующие строки:

«В состав парламента теперь входят и леди, и то положение вещей, которое Вы описали, кажется Его Величеству вряд ли приличным и соответствующим достоинству и традициям Матери парламентов.

Должен заявить, что Вы абсолютно вправе показать написанное мной спикеру».

Последняя фраза оказалась неудачной. Болдуин, хотя и мог отмахнуться от королевского выговора на том основании, что этот вопрос не в его компетенции, не сделал этого, поскольку здесь было явное нарушение конституционной практики. Он напомнил Стамфордхэму, что «одной из первоначальных исторических задач палаты общин являлось исключение вмешательства короны в его работу», и процитировал изречение Эрскина Мэя о том, что «вся их работа должна получать от Его Величества самую положительную оценку». В заключение он написал: «Премьер-министр категорически против предложения показать спикеру это письмо и считает крайне неуместными любые протесты по этому поводу, сделанные от лица Его Величества».

Король, который в глубине души вовсе не являлся Карлом I, скрепя сердце согласился забрать назад свои критические замечания.

Сделанное Болдуином игривое описание ночного заседания было не единственным парламентским отчетом, вызвавшим раздражение у суверена. В канун визита в Австралию и Новую Зеландию герцога и герцогини Йоркских палату общин попросили утвердить дополнительную смету расходов. Сначала король хотел, чтобы молодая пара путешествовала в небольшой каюте обычного пассажирского судна. Но когда австралийское правительство стало настаивать, чтобы эта поездка отличалась большим блеском и пышностью, согласился дать им корабль его величества «Реноун»; кроме того, их должна была сопровождать большая свита, а в каждом порту захода им предстояло устраивать приемы для местных сановников. Такая программа пришлась не по вкусу лейбористской партии.