Кеннет Роуз - Король Георг V

От того, что там написано, просто бросает в дрожь. 20 января 1936 г., в 21 ч. 25 мин., сочинив свое вдохновенное прощальное слово («Жизнь короля мирно подходит к концу»), Доусон вернулся в королевскую спальню. К 22 ч., отмечает он, «сон постепенно перешел в кому, хотя и неглубокую». Далее Доусон аккуратным почерком фиксирует:

«Примерно в 23 ч. стало очевидно, что последняя стадия может продлиться много часов, о чем сам пациент знать не мог, но что едва ли соответствовало тому достоинству и спокойствию, которыми он был так щедро одарен и которые требовали краткой финальной сцены… Поэтому я решил ускорить конец и ввел ему (собственноручно) три четверти грамма морфия, а вскоре после этого 1 грамм кокаина в раздувшуюся яремную вену… Примерно через четверть часа дыхание стало тише, внешний вид более безмятежным, физическое напряжение исчезло.

Потом вернулись и встали возле постели королева и члены семьи — королева владела собой и держалась с достоинством, остальные плакали, хотя и негромко… Интервалы между вдохами постепенно удлинялись, и жизнь ушла из него так тихо и спокойно, что было трудно определить, когда точно это произошло».

В соответствии с данными последнего бюллетеня, король умер в 23 ч. 55 мин. вечера.

Закон не проводит различия между эвтаназией или, как это иногда называют, убийством из сострадания, и просто убийством. Тем не менее он вполне допускает, что врач, вызванный к неизлечимому больному, имеет право и даже обязан давать ему морфий или другие наркотики в тех дозах, которые необходимы, чтобы облегчить страдания.

Если применение подобных средств ускоряет смерть пациента, врач не несет за это никакой моральной или профессиональной ответственности, поскольку, как считается, он делает это не для того, чтобы убить, а чтобы облегчить страдания. Эта власть над жизнью и смертью больного не поддается количественной оценке и не может регулироваться какими-то инструкциями; здесь все зависит от мудрости и совести лечащего врача.

Но ведь король умирал не от рака или какой-либо другой болезни, сопровождающейся невыносимыми муками, а от сердечной слабости. Он вообще не испытывал боли, так как находился в коме. Чем же можно оправдать поступок Доусона, который ввел своему пациенту дозы морфия и кокаина, в пять — десять раз превышающие общепринятые?

В своих записях (их, по мнению биографа, Доусон включил бы в мемуары, если бы успел их написать) Доусон признает, что в тот момент больше беспокоился о спокойствии королевской семьи, нежели о продлении жизни умирающего пациента: «Часы ожидания конца, который был бы чисто техническим, поскольку вся реальная жизнь уже и так отлетела, только истощили бы силы присутствующих, держа их в таком напряжении, что они не смогли бы найти утешение в размышлениях, общении или молитве».

Доусон сообщает, что примерно за день до смерти Георга V принц Уэльский сказал ему, что ни он, ни королева Мария не желали бы «продлить жизнь короля в том случае, если бы я решил, что его болезнь смертельна… Я объяснил, насколько это согласуется с моими собственными мыслями, и обещал проводить лечение соответствующим образом».

И все же существует большая разница между такого рода благими побуждениями и смертельной инъекцией в яремную вену умирающего мужа и отца.

Какой бы опасный прецедент ни установил Доусон своим поступком, он, видимо, считал его вполне достойным. Если бы он думал по-другому, то не стал бы фиксировать каждую деталь, без всякого чувства стыда или вины. Тем не менее последний абзац его записок свидетельствует о гротескном смещении понятий:

«Решение о времени смерти тела короля имеет еще один аспект — я имею в виду то, что первые объявления о ней должны появиться именно в утренних газетах, а не в менее важных вечерних изданиях. Газеты знали, что конец может наступить прежде, чем они успеют выйти, и я сказал по телефону своей жене, чтобы она посоветовала „Таймс“ придержать публикацию».

Редактором «Таймс» являлся в то время Джеффри Доусон (однофамилец лорда Доусона Пенна). Вечером 20 января он записал в дневнике:

«Даже судя по официальным бюллетеням, можно было не сомневаться, что король быстро слабеет. Это был лишь вопрос времени — для „Таймс“ чрезвычайно сложный вопрос, поскольку мы должны были подготовить номер к 23 ч. Он умер в 23 ч. 55 мин., когда мы уже отпечатали 30 тыс. экземпляров… Изменения были внесены быстро и без проблем… Мы поставили передовицу, фотографии и краткую биографию в 300 тыс. экземпляров».

Еще четверть грамма морфия — и даже в первых 30 тыс. экземпляров вполне можно было успеть напечатать эту новость.

Рукописные источники

Я глубоко признателен Ее Величеству королеве за то, что она любезно разрешила опубликовать документы, на которые имеет авторские права. Сюда входят многочисленные выписки из хранящихся в Королевском архиве бумаг, сделанные сэром Гарольдом Николсоном, когда он работал над биографией короля Георга V, но не использованные им в своей книге. Среди них особенную ценность для автора имели ранее неопубликованные выдержки из дневника Георга V и из переписки его личных секретарей. Я также благодарен Ее Величеству за разрешение воспроизвести рисунки и фотографии из королевских коллекций.

Одновременно хотел бы поблагодарить и всех тех, кто позволил мне воспроизвести письма и рукописи, на которые они имеют авторские права, или тех, кто разрешил ознакомиться с документами, находящимися в их владении или распоряжении.

Помощь и поддержка

Ее Величество королева предоставила мне редкую привилегию посетить частный музей королевской семьи во Фрогмор-Хаус (Виндзор).

Королеве Елизавете — королеве-матери я бесконечно признателен за проявленные ею доброжелательность и внимание. Во время наших бесед о короле Георге V Ее Величество личными воспоминаниями согревала суровую правду истории и с большим терпением отвечала на мои многочисленные вопросы. Я должен также поблагодарить королеву-мать за ее любезное разрешение воспроизвести на обложке книги хранящуюся ныне в ее личной коллекции фотографию короля Георга V, сделанную Сикертом.

Другие члены семьи короля Георга — Его Величество король Норвегии, покойная принцесса Алиса, графиня Атлонская, герцогиня Бофор и покойный граф Маунтбэттен Бирманский — помогли мне оживить события прошлого и с чрезвычайной доброжелательностью относились к моим расспросам.

Император Японии Хирохито описал мне тот радушный прием, который оказал ему король во время его визита в Британию в 1921 г. еще в качестве кронпринца.

Библиотекарь королевы сэр Робин Макуорт-Янг проявил исключительную вежливость и доброжелательность, предоставив в мое распоряжение все свои знания и опыт. Во время работы он постоянно привлекал мое внимание к малоизвестным источникам, спасал меня от ошибок и помогал проследить реальный ход событий. Я также признателен сэру Оливеру Миллару, смотрителю королевских картин, мистеру Джеффри де Белегю, смотрителю королевских произведений искусства, и мисс Фрэнсис Даймонд, хранителю королевской коллекции фотографий, за их компетентные подсказки.