Кеннет Роуз - Король Георг V

Вскоре принц и принцесса Уэльские снова отправились в путешествие. Всего через несколько недель после возвращения с Востока они стали свидетелями двух традиционных для европейской монархии бедствий: покушения на убийство (в Испании) и проявления демократии (в Норвегии). Первое событие произошло во время свадьбы в Мадриде принцессы Эны Баттенбергской и царствующего монарха Альфонса XIII. Невеста, дочь принцессы Беатрисы, младшей дочери королевы Виктории, вынуждена была перед свадьбой сменить англиканскую веру, в которой она воспитывалась, на католическую, причем в наиболее жестком ее варианте. Ее двоюродный брат принц Уэльский даже не пытался скрыть свое неодобрение. За два месяца до свадьбы Данлоп Смит отметил в своем индийском дневнике: «И принц, и король очень разгневаны тем, что Эна Баттенбергская собирается выйти замуж за короля Испании и обратиться в католичество. При этом принц неоднократно прибегал к непарламентским выражениям, так что принцессе не раз приходилось говорить: „Джордж!!!“»

Это недовольство объяснялось не столько религиозным фанатизмом, сколько приверженностью к традициям, иногда принимавшей довольно странные формы. Так, например, суровому осуждению принца подвергся сэр Уолтер Лоренс, в одно из воскресений вкушавший ленч в гостях у принца Уэльского. Когда он отказался от ростбифа, принц воскликнул: «Вы называете себя англичанином и не едите по воскресеньям ростбиф? Нет, Вы не англичанин!» По словам Лоренса, дети смотрели на него как на изменника.

По пути в Мадрид на свадьбу принц и принцесса Уэльские провели день в Париже. «Мы ходили в салон, — записал Георг, — и видели множество ужасных картин. Хуже быть не может». Далее следовал отчет о свадебной церемонии: «Едва наша карета достигла дворца, мы услышали громкий хлопок и решили, что это салют. Вскоре, однако, выяснилось, что, когда карета, в которой находились король и королева, оказалась примерно в 200 ярдах от дворца, на узкой улице под названием Калье-Майор, неподалеку от итальянского посольства сверху из окна бросили бомбу. Она взорвалась перед самой каретой, убив примерно 20 человек и ранив от 50 до 60, в основном солдат и офицеров. Слава Богу, Альфонс и Эна остались невредимыми, хотя были с ног до головы покрыты осколками стекла, падавшего из разбитых окон…

Конечно, бомбу бросил анархист, предположительно испанец, и, конечно, ему дали уйти. Думаю, испанскую полицию и ее сыщиков можно отнести к числу едва ли не худших в мире. Не было предпринято никаких мер предосторожности — они здесь совершенно беспечны. Естественно, и Альфонс, и Эна по возвращении разрыдались, что ничуть не удивительно после такого ужасного происшествия. В конце концов около трех часов мы сели обедать. Я предложил тост за их здоровье, наверняка пошатнувшееся после таких чудовищных событий…»

Уж такова ирония королевской судьбы — залпы салюта и взрыв бомбы анархиста, оказывается, звучат для них совершенно одинаково.

Через неделю или две принц и принцесса Уэльские на королевской яхте «Виктория и Альберт» через Северное море отправились в Тронхейм, на коронацию короля и королевы Норвегии. В течение почти ста лет Норвегия состояла в безрадостном союзе со Швецией. После расторжения шведско-норвежской унии и образования в 1905 г. самостоятельного норвежского государства принц Карл Датский из династии Глюксбургов избран королем Норвегии под именем Хокона VII. Он, однако, был необычным королем, поскольку получил трон не по праву наследования, а по приглашению, не Божьей милостью, а большинством голосов избирателей во время плебисцита. Выражая мнение своих собратьев-суверенов, король бельгийцев Леопольд II отказывался ставить знак равенства между гласом народа и гласом Божьим. Однажды лидер социалистической партии, по профессии врач, льстиво заметил, что, если бы Бельгия стала республикой, короля обязательно избрали бы ее первым президентом. Леопольд на это ответил: «Наверно, дорогой доктор, Вы были бы чрезвычайно польщены, если бы кто-нибудь сказал, что из Вас получился бы превосходный ветеринар!»

Европейские монархи не спешили принять участие в торжествах в Тронхейме; вряд ли и король Эдуард прислал бы туда своего наследника, если бы новой королевой не была его собственная дочь Мод, а новый король не являлся бы, таким образом, его зятем. Тетка принцессы Мэй, великая герцогиня Мекленбургская-Штрелиц, разразилась гневной тирадой: «Просто революционная коронация! Какой фарс , мне совсем не нравится твое пребывание здесь… меня от этого просто тошнит». Племянница отвечала: «Все это кажется довольно странным, но ведь мы живем в весьма современном мире». Принц Уэльский поднимал себе настроение рыбной ловлей, поймав 28-фунтовую [26] Примерно 13 кг (фунт равен 453,6 г). семгу, а его жена — покупкой мехов, фарфора и эмалей.

Королева Мод, робкая и страдающая невралгией женщина, так до конца и не приспособилась к норвежской жизни. Подданные находили ее холодной и неучтивой, она же считала их жадными и неблагодарными. Длительные юридические разбирательства по поводу ее брачного контракта еще больше омрачили эти «годы ссылки». Королева находила себе отдохновение в английском парке, который устроила в королевской резиденции Бигдё Конгсгаард, и в ежегодных выездах на лето в свой английский дом, находившийся неподалеку от Сандрингема.

Ее брат тоже радовался возвращению домой. Под руководством Бигге он разработал программу своего участия в общественных мероприятиях, которая год от года оставалась неизменной. Леди Монксвелл, жена председателя Совета графства Лондон, так описывает в своем дневнике открытие новой трамвайной линии в Вестминстере: «Бедняга принц, у которого осталось не так-то много волос, вынужден был едва ли не всю дорогу до Тутинга и обратно держать шляпу в трех дюймах над головой. Этим милым, добрым членам королевской семьи так приходится страдать, чтобы сделать все как можно лучше!»

Он расширял свой политический кругозор, читая документы правительства и Форин оффис, которые присылали ему по распоряжению короля, а также посещая заседания палаты лордов и заседая в Королевской комиссии по продовольствию и импорту в военное время. И еще он регулярно обедал с ведущими политиками. После одной такой встречи Бальфур сказал Эшеру: «Кроме германского императора он единственный принц крови, с которым я могу говорить как мужчина с мужчиной». Автор книги «В защиту философских сомнений» также добавлял: «Он действительно умен». Нет причин оспаривать искренность первого замечания Бальфура, тогда как второе, несомненно, явная лесть — он, видимо, надеялся, что Эшер обязательно передаст его слова принцу.