Кеннет Роуз - Король Георг V

Это признание короля привело к нежелательным последствиям: «твердолобые» решили, что в случае провала билля король может отказаться от назначения новых пэров или назначит их ровно столько, сколько нужно для прохождения самого билля. Чтобы рассеять эти заблуждения, король попросил правительство сделать еще одно заявление: на сей раз о том, что он полностью поддерживает правительственную политику. Лорд — председатель Тайного совета Морли сообщил об этом верхней палате в следующих недвусмысленных выражениях:

«Если сегодня билль потерпит поражение, Его Величество даст согласие — я заявляю это с полной ответственностью как представитель правительства — на назначение пэров в количестве, достаточном для противостояния любой возможной комбинации различных оппозиционных партий, благодаря которой Парламентский акт может быть второй раз обречен на поражение».

Это важное заявление было сделано на второй, решающий день дебатов в палате лордов по внесенным палатой общин поправкам, которые возвратили билль к его первоначальному виду. Оно больше не оставляло места сомнениям. Если юнионисты будут и дальше проявлять непокорность, то столкнутся с солидным и постоянным большинством пэров-либералов. Тем не менее царившая у «твердолобых» обстановка была такой напряженной, если не сказать истеричной, что даже предупреждение Морли не сумело их убедить. Кстати, то лето в Лондоне было одним из самых жарких за всю его историю. Открывшиеся 9 августа дебаты шли при беспрецедентной температуре в 100° по Фаренгейту, [62] 37,8° по Цельсию. которую зафиксировала обсерватория в Гринвиче. Атмосфера в зале заседаний отнюдь не способствовала спокойной оценке ситуации. Хотя 300 пэров-юнионистов решили при голосовании воздержаться, другие 100 во главе с 87-летним лордом Холсбери были все еще полны решимости голосовать против правительства. Поскольку численность пэров-либералов едва достигала 80 чел., «твердолобые», по всей видимости, намеревались провалить Парламентский акт.

Но тут у либералов появились неожиданные союзники. Архиепископ Кентерберийский убедил двенадцать своих собратьев с епископской скамьи проголосовать за правительство, хотя двое других все же поддержали «твердолобых». Кроме того, лорд Розбери, который после ухода в 1895 г. с поста премьер-министра все больше разочаровывался в либеральных коллегах, изъявил готовность вернуться к своим единомышленникам. Однако даже при таком подкреплении правительство, вероятно, осталось бы в меньшинстве. Билль могло спасти только одно: мужественное решение части юнионистов голосовать вместе с либералами, чтобы таким образом предотвратить массовое назначение пэров, которое выставило бы на посмешище и короля, и всю страну.

Душным вечером 10 августа дебаты по инерции продолжались, одна за другой следовали повторяющиеся речи, и только в 22 ч. 40 мин. последний из пэров выразил наконец свое мнение по законопроекту. Король записал в дневнике:

«В 23 ч. Бигге возвратился из палаты лордов с хорошими вестями: Парламентский акт прошел большинством в 17 голосов — 131 против 114. Итак, холсбериты, слава Богу, потерпели поражение. Для меня это, несомненно, огромное облегчение, поскольку я буду избавлен от дальнейших унижений, то есть назначения пэров. Ситуацию спас Розбери, проголосовавший за правительство: к нему присоединилось 20 влиятельных пэров-юнионистов. Лег спать в 24 ч».

Запись в дневнике заключала в себе правду, но отнюдь не всю. Верный Бигге, всего несколько недель тому назад ставший лордом Стамфордхэмом, ради того, чтобы находиться поближе к телефону, лишил себя удовольствия непосредственно наблюдать за развертывавшейся в зале заседания захватывающей сценой, но, как только результат голосования стал известен, немедленно сообщил об этом в Букингемский дворец. Однако король оказался последним, кто узнал эту самую долгожданную для него весть. Результаты голосования случайным образом передавались от одного лакея к другому, пока наконец не достигли слуха дежурного конюшего капитана 3-го ранга Брайена Годфри-Фоссетта. Решив, что монарху уже все известно, он продолжал работать у себя в комнате. Дальнейшие события отражены в дневнике Годфри-Фоссетта:

«Закончив с письмами, я поднялся наверх, чтобы спросить короля, следует ли мне на следующее утро заняться подготовкой к его поездке в Райпон. Когда вошел в его комнату, то сказал: „Я так рад, сэр!“ Он спросил, чему я радуюсь, и я пояснил. Оказалось, что ему ничего не сообщили и я был первым, кто доставил ему эту весть. Королева соскочила с дивана, а король сделал несколько справедливых замечаний по поводу того, что ему ничего не сказали. К счастью, ко мне это не относилось. Я рассказал ему все, что знал. Облегчение, которое испытал король, не поддается описанию. Когда мы разговаривали, в комнату влетел лорд Стамфордхэм (бывший Бигге), спешивший сюда из палаты лордов на такси; он был потрясен и взбешен, узнав, что королю не сообщили обо всем вовремя, — ведь он так тщательно это готовил. Несомненно, тут ошибка кого-то из лакеев».

Король — то, что он лег спать позже обычного, уже само по себе свидетельствует о важности для него происшедших в этот вечер событий — все же ошибался, решив, что это Розбери «спас ситуацию». Голос бывшего премьер-министра, конечно, был не лишним в процессе прохождения билля, но этим он не мог никого увлечь. Те юнионисты, которые встали на сторону правительства (на самом деле их было 37, а не 20, как записал король), поступили так из уважения к суверену, а не к замкнутому и изолированному престарелому политику. Больше всего заслуживал похвал лорд Керзон, который практически в одиночку сумел направить в нужную сторону когорты лорда Холсбери. Его донкихотское поведение в 1911 г. смогло несколько исправить неблагоприятное впечатление, произведенное им на короля в Индии, шестью годами раньше. 11 августа Стамфордхэм писал Керзону:

«Какое облегчение, что все так прекрасно кончилось! Король стал совершенно другим человеком и — да будет мне позволено это сказать — глубоко признателен Вам за ту весьма ценную услугу, которую Вы оказали, чтобы спасти ситуацию».

В тот же день счастливый король отправился в Йоркшир — стрелять куропаток.

Почти с первых дней восшествия на престол король был одержим желанием вновь посетить Индию. Суверен, который буквально трепетал, когда требовалось открыть заседание парламента в присутствии благожелательно настроенных английских джентльменов, стремился предстать перед миллионами обитателей субконтинента. Зимой 1911/12 г. эта мечта стала реальностью. В сопровождении королевы Марии Георг вновь отплыл в Бомбей — первый король-император, которого индийские подданные могли приветствовать на родной земле. «Это была, — с гордостью отмечал он, — исключительно моя идея».