Сергей Кузьмин - Сроку давности не подлежит

Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко спросил Геринга при допросе:

— На совещании 6 августа 1942 года всех рейхкомиссаров оккупированных областей и представителей военного командования вы говорили следующее: «Господа, фюрер предоставил мне генеральные полномочия в таком размере, в каком он еще не предоставлял до сего времени… Он дал мне дополнительные полномочия, которые касаются любой хозяйственной области нашей структуры, безразлично, внутри государства, партии или вооруженных сил».

Я спрашиваю, действительно вам были предоставлены такие исключительные полномочия в этих вопросах?

Геринг :…Мне были предоставлены чрезвычайные полномочия. Впервые в области экономики были предоставлены неограниченные полномочия давать директивы и указания всем высшим имперским инстанциям, всем партийным инстанциям, вооруженным силам. Эти полномочия после начала войны были распространены также на экономическую структуру оккупированных областей; они были не расширены, но распространены.

Руденко : Я обращаю ваше внимание на страницу 118 этой же стенограммы. Вы нашли это место?

Геринг : Да.

Руденко : Там говорится: «Раньше мне все же казалось — дело сравнительно проще. Тогда это называли разбоем. Это соответствовало формуле отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить и именно эффективно». Вы нашли эту цитату?

Геринг : Да, я нашел. Я точно так говорил на этом совещании, я еще раз это подчеркиваю.

Характеризуя особенности Нюрнбергского процесса, главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко указывал, что это первый случай, когда перед судом предстали преступники, завладевшие целым государством и сделавшие само государство орудием своих чудовищных преступлений.

Присутствующих на процессе поражали масштабы фашистских преступлений. На скамье подсудимых сидели в общем-то заурядные, ничтожные людишки, изворачивавшиеся, лгавшие, валившие вину друг на друга, стремившиеся только к одному: любой ценой уйти от расплаты. А тысячи документов, свидетельских показаний говорили, что перед нами самые чудовищные за всю историю человечества убийцы, с холодной расчетливостью лишившие жизни миллионы людей.

Большое эмоциональное воздействие на всех нас оказывала демонстрация кинодокументов, раскрывавших всю мерзость содеянного обвиняемыми. Одна из первых таких демонстраций состоялась 29 ноября. Этот день был назван журналистами шекспировским. В начале заседания рассматривались обстоятельства фашистской агрессии против Австрии. Обвинителем была воспроизведена выдержка из записи разговора Геринга с Риббентропом. Она заканчивалась словами Геринга: «А погода здесь просто чудесная. Небо голубое… Птички поют… Как же, однако, все это прекрасно…» Эти слова, так не соответствующие всей напряженной обстановке процесса, утонули во взрыве хохота. Смеялись даже подсудимые, Геринг буквально валился от хохота. И вот в этот момент было объявлено, что после короткого перерыва начнется демонстрация документального фильма «Нацистские концентрационные лагеря». В зале появились техники. Они устанавливают лампочки, которые снизу будут освещать лица подсудимых во время демонстрации фильма. Охрана объявляет, что выходить из зала можно лишь в случае, если станет дурно.

На экране читаем знакомые названия: Дахау, Маутхаузен… Горы трупов, останков людей. Офицеров союзнических армий, освобождавших лагеря, расспрашивают о том, что они застали. Показываются печи крематориев, виселицы, орудия пыток. Трупов так много, что в одном из лагерей их сбрасывают в ров с помощью бульдозера. Гора шевелящихся трупов заполняет весь экран. Кажется, еще один миг — и они повалятся на скамью подсудимых. Некоторые из обвиняемых трусливо опускают головы пониже, как бы стараясь спрятаться от приближающегося возмездия. Зажигается свет. Собравшиеся в зале в упор смотрят на гитлеровских преступников. Те в полном молчании поодиночке уходят из зала.

Американские психологи Джильберт и Нелли, наблюдавшие за заключенными, побывали в камерах и зафиксировали впечатление о фильме всех подсудимых. Большинство из них на словах выражали возмущение, стараясь при этом показать, что ничего о подобном не знали и поэтому ответственности за содеянное Гитлером и Гиммлером не несут. Фрик быстро переменил тему и поинтересовался, будет ли в этот день прогулка. Штрейхер пожаловался на охранников, что они своим шумом не дают заснуть. Зейсс-Инкварт заявил, что он выдержит и это. Дениц уверял, что не имеет ко всему показанному никакого отношения. Шахт возмущался: «Что за наглость судить меня вместе с этими преступниками!» Кейтель, не отрываясь от еды, валил все на CС. Геринг жаловался, что демонстрация фильма испортила хорошо начавшийся день (См.: Малцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины. М., 1979, с. 233–235.).

Нюрнбергский процесс был воспринят во всем мире как суд народов над виновниками тягчайших военных преступлений и преступлений против человечества.

Справедливо сказал в своей вступительной речи на процессе Главный обвинитель от Соединенных Штатов Америки Р. X. Джексон: «Преступления, которые мы стремимся осудить и наказать, столь преднамеренны, злостны и имеют столь разрушительные последствия, что цивилизация не может потерпеть, чтобы их игнорировали, так как она погибнет, если они повторятся… Это судебное разбирательство приобретает значение потому, что эти заключенные представляют в своем лице зловещие силы, которые будут таиться в мире еще долго после того, как тела этих людей превратятся в прах».

Под тяжестью неопровержимых улик многие из подсудимых признают страшную вину фашистов перед человечеством. При этом, конечно, они стараются свалить ее на Гитлера, а себя изобразить всего лишь исполнителями черной воли.

Так, подсудимый Франк в последнем слове на заседании Международного военного трибунала 31 августа 1946 года заявил суду: «Я хотел бы, чтобы наш народ пошел по другому пути, не по тому, по которому мы вели его с Гитлером. Я прошу наш народ не отчаиваться, не идти более ни шагу по этому пути, ибо гитлеровский путь был проклят… Это путь политического безумства, путь уничтожения и смерти. Путь Гитлера был просто авантюрой, без совести и чести, как я сегодня знаю, когда кончился процесс».

Сказана правда, но сказана для того, чтобы избавиться от петли. И трибунал не поверил в искренность этих слов,

И вот 1 октября 1946 года началось 403-е и последнее заседание Международного военного трибунала. Зал полон до отказа. Скамья подсудимых пуста. Входят члены суда. Подсудимых вводили в зал по одному. Стоя, выслушивали они приговор о наказании.