Карл Абжаген - Адмирал Канарис

Канарис принимал в этой подготовке только косвенное участие, велев Остеру регулярно его информировать. Он содействовал работе, однако не был движущей силой. «Только делайте!» — обычно говорил он. Как ни приветствовал он приготовления Остера, но все же не мог удержаться от некоторого скептицизма. Этот скептицизм основывался, прежде всего, на том, что он испытывал большое недоверие к большинству генералов. За исключением генерала Бека, которого он почитал за его ум и сдержанность, в большинстве остальных генералов, которых планировали привлечь для осуществления восстания в случае удачи государственного переворота, он предвидел опасность рецидива в сторону реакции и тем самым развитие событий, которые должны были иметь неблагоприятные последствия как во внутренней, так и во внешней политике.

Конечно, в течение времени, когда разрабатывался план государственного переворота, также не раз возникала мысль, и Канариса убеждали, что он сам должен начать восстание и стать во главе его. Он постоянно отклонял подобные предложения. По своему душевному складу он не был склонен играть ведущую роль. Он всегда чувствовал себя слугой этого дела и предпочитал работать на него за кулисами. Но даже если бы эта личная скромность и сдержанность не были его характерными чертами, у него были реальные политические основания, из-за которых он никогда не решился бы взять на себя руководство. Канарис знал, что без содействия армии систему нельзя было свергнуть. С другой стороны, он был убежден, что щепетильность и ревность военачальников никогда не позволят им стать подчиненными морского офицера.

За этими приготовлениями Канарис не забывал выполнять задачу, которую сам на себя возложил, насколько ему позволяли возможности, помогать тем, кто подвергался преследованиям партии и гестапо. В это время уже шли разговоры о том, что разведка помогает евреям и другим преследуемым бежать за границу, а при возможности даже помогает им спасти имущество. Иногда к офицерам разведки обращались совершенно чужие люди и просили о помощи, что нередко ставило их в трудное положение. Удивительно, что гестапо, по всей видимости, не замечало, какая здесь шла игра. Или, может быть, что-то замечало, но у Гиммлера и Гейдриха были определенные причины, по которым они пока еще закрывали глаза? Об этом мы еще поговорим.

В конце 1937 г. внутренняя напряженность возрастает. Именно внешнее спокойствие кажется жутким. В кабинетах берлинских учреждений царит такое настроение, которое напоминает время накануне 30 июня 1934 г. В воздухе чувствуется приближение грозы, но никто не знает, когда и где ударит молния. В январе 1938 г. разразилась долгожданная гроза. Начало ей положил скандал с военным министром Германии фон Бломбергом. Речь идет о браке. Подкрадывающийся кризис в отношениях между партией и вермахтом вырастает в открытую вспышку грозной интриги против верховного главнокомандующего армией фон Фрича. Эта двойная афера так подробно изображена со всех сторон, что мы не будем здесь останавливаться на внешнем описании хода скандала, подоплеку же его мы рассмотрим, так как в скандал вмешался Канарис.

Грозная афера Бломберга становится тяжелым потрясением для шефа абвера. Канарис, который в своей служебной сфере педантично следит за чистотой и такое внимание уделяет человеческой порядочности, сохранивший при всей своей ловкости и хитрости, необходимых в его деле, очень многие понятия о добре и зле, с ужасом отшатывается от такой степени человеческой слабости на одной стороне и морального превосходства с другой стороны. Он шокирован не тем, что военный министр женился на «девушке из народа» — если бы она такая была! — не «мезальянсом», о котором многие говорят, сморщив нос. Но чем больше он слушает предысторию всего дела, тем непонятнее становится для него поведение фельдмаршала, который не по случайности, как все вначале предположили, влип в эту историю с браком; нет, он сознательно пошел на эту связь, которая была непозволительна и с точки зрения его хорошего вкуса, и по отношению к имени и фамилии; чувство долга перед вермахтом также запрещало эту связь. Но еще сильнее поразила Канариса, несмотря на то, что он в последние годы уже много раз сталкивался с непорядочностью национал-социалистических руководителей, интрига, которую затеял Геринг в союзе с гестапо против руководителей вермахта и армии. На этом не заканчиваются для Канариса тягостные переживания последних недель, когда каждый день приносит новые и все более неслыханные разоблачения. Он должен себе признаться, что фон Фрич, которого он почитает и в невиновности которого он ни минуты не сомневается, оказался совершенно беспомощным перед ситуацией, которую можно назвать исключительно прискорбной, досадной, потому что она вредит не только делу самого генерал-полковника, но также облегчает интриганам из партии и СС их работу, направленную на подрыв вермахта.

Однако это прискорбное дело имеет и свои позитивные стороны. В февральские дни 1938 г. Канарис осознает, сколь ценным является аппарат внутриполитической разведки Остера. В прошлом он при случае не скрывал своих сомнений относительно деятельности Остера, ведь она нарушала соглашение с гестапо и была чревата конфликтом. Теперь же он понимает, что единственным недостатком этой информационной службы является то, что она недостаточно эффективна. Правда, после того как в военном министерстве начался кризис, Остер благодаря своим связям с начальником берлинской полиции графом Гельдорфом и начальником германского уголовного розыска Небе часто мог быстро узнавать, что происходит в окружении Гитлера, Геринга и на Принц-Альбрехтштрассе. Таким образом, Канарис получал возможность своевременно информировать командующих армии и морского флота, Браухича, Бека, Кейтеля, который, правда, вел свою игру, давшую ему повышение до начальника штаба верховного главнокомандования, и Редера, о шахматных ходах в лагере партии и СС и тем самым предотвращать еще более худшее, чем то, что потом в конце концов происходило. Однако начавшийся кризис поразил и разведку, несмотря на то, что она уже несколько недель до него жила в большом напряжении. В будущем Остер сможет с согласия Канариса расширять свою неофициальную внутриполитическую информационную службу.

Однако, прежде всего, «дело Фрича» привело к тому, что внутри руководящих кругов вермахта теснее сплачивается фронт тех, кто понял опасность, грозящую не только вермахту, но и отечеству со стороны режима. В особенности близко сходятся в эти недели Бек и Канарис. Вместе с Остером они образуют центр, из которого осуществляется руководство обратными акциями против интриги Геринга-Гиммлера. Можно при этом подумать, что Бек и Канарис должны были знать друг друга много лет. Между генеральным штабом и разведкой существовали, конечно, тесные отношения, но разведка была не отделом генерального штаба армии, а органом всего вермахта. Прямой субординации между Беком и Канарисом поэтому не существовало. Однако именно во время кризиса Фрича выяснилось, насколько руководители армии и всего вермахта даже в этом внутриполитическом деле зависели от информации начальника разведки. Так, например, Бек и Кейтель впервые получили от Канариса информацию о том, что обвинение в гомосексуализме, выдвинутое против фон Фрича, основывалось на перепутывании персонажей, о котором, как позже выяснилось, гестапо знало с самого начала, но скрыло этот факт.