Карл Абжаген - Адмирал Канарис

Так или иначе Канарис поддерживал в эти годы самые тесные связи с начальником итальянской разведки и часто сам ездил в Италию, чтобы своими глазами видеть все этапы развития событий в этой стране и иметь о них свою точку зрения. Во время одного из таких визитов произошел один, на первый взгляд, незначительный, маленький эпизод, о котором все же стоит рассказать, потому что он снова позволяет нам понять Канариса как человека. Канарис встречался с Аме весной 1943 г. в Венеции. Он жил в отеле «Даниели», где происходили и его длительные переговоры с начальником итальянской разведки. Встреча завершилась совместным ужином, в котором принимали участие также важнейшие сотрудники обоих начальников, сопровождавшие их в Венеции. Канарис был в этот день необыкновенно нервным и беспокойным. Он заказал служебный разговор по телефону с Мюнхеном и с нетерпением ожидал связи; когда Канариса позвали к телефону, и ему ответил офицер мюнхенского отделения абвера, Канарис сначала задал целый ряд вопросов, касавшихся самочувствия двух его собак, которые, как можно было понять из телефонного разговора, в момент его отъезда были нездоровы. Затем последовала служебная часть разговора, которая была относительно короткой и быстро закончилась. Аме и другие итальянские господа, которые хорошо слышали разговор, были явно изумлены, возможно, даже неприятно поражены тем значением, которое Канарис, похоже, придавал самочувствию своих собак — и это в такое время, когда каждый день мог принести события мирового значения. Некоторые из личных сотрудников Канариса были твердо убеждены, что собачья тема была ни чем иным, как кодом, о котором у Канариса и мюнхенского центра была предварительная договоренность и с помощью которого начальнику немецкой разведки можно было передать, не вызывая особого подозрения, какие-то важные секретные сообщения. Только те, кто вместе с ним приехал из Берлина, знали, что Канариса действительно очень тревожило состояние его заболевших собак.

Чем тяжелее становился груз, который ложился на его плечи под действием бед и страхов войны и заговора, чем больше разочарований получал он от своих ближних, тем чаще он искал помощи у молчаливых созданий. Его ум стал со временем настолько острым, необычайный интеллект отшлифован до такого блеска, что даже самые смышленые из его сотрудников редко могли поспевать за его требованиями. Он задевал даже тех людей, которых ценил и которые были самыми верными его последователями. Он и сам чувствовал всю несправедливость своего отношения, но ничего не мог с собой поделать. В этом глубоком душевном страдании ему была необходима простая немая привязанность животных. К ним он оставался неизменно терпелив и приветлив. В Испании Канарис привлекал к себе всеобщее внимание тем, что постоянно носил в карманах сахар для лошади и осла, тогда как в этой стране люди не слишком сентиментальны в обращении с животными. Но больше всего Канарис любил своих собак, и собак вообще. Задавить собаку на дороге он считал тяжким преступлением. Его шофер постоянно получал строгие наставления быть крайне осторожным в этом отношении; когда же Канарис сам вел машину, то мог остановиться посреди быстрой езды и затормозить так резко, что подвергал своей автомобиль и трех-четырех своих пассажиров большой опасности, лишь бы не сбить собаку.

Такса Сеппл, фотография которого украшала карниз камина в его кабинете на Тирпицуфер, был его любимцем. Однажды, когда Канарис находился в командировке за границей, Сеппл заболел и, несмотря на все искусство ветеринара, умер. Не только в доме Канариса все были взволнованны этим событием. Зарубежный отдел абвера был поставлен в известность; там все озабоченно шушукались и ломали себе голову над тем, как сообщить шефу о смерти его любимца. Наконец, кому-то пришла хорошая идея. К торговцам собаками в Берлине отправили человека с заданием найти жесткошерстную таксу, которая была бы похожа на Сеппла; сотрудники Канариса подумали, что, может быть, горе будет не таким тяжелым, если на место Сеппла уже будет найдена замена еще прежде, чем Канарис получит известие о его смерти. Им удалось найти подходящее животное, и, действительно, идея оказалась очень удачной; хотя Канарис был глубоко огорчен утратой, однако другое молчаливое существо, которое тут же потребовало его ласки, сразу стало объектом его внимания и заботы.

Но вернемся к итальянскому вопросу. Бескровное отстранение Муссолини от должности королем Виктором Эммануилом 25 июля 1943 г произвело в руководящих кругах Третьего рейха эффект разорвавшейся бомбы. Сначала в окружении Гитлера обдумывались всевозможные дикие проекты; потом некоторое время утешались заявлением Бадольо, что новое правительство продолжит войну. Однако филиал немецкой разведки в Риме, который имел хорошие связи во всех концах Италии, вскоре после смены правительства сообщил, что этим заверениям Бадольо нельзя слишком доверять и что если не сам он, то новое итальянское правительство в ближайшее время прекратит войну против государств-союзников и, возможно, переведет свою страну в лагерь стран, борющихся против Германии. Кейтель не передавал эти донесения разведки Гитлеру, потому что, как он объяснил Канарису, они противоречили мнению германского посольства в Риме и доставили бы фюреру «ненужные волнения».

Хотя в штаб-квартире фюрера еще, похоже, не думали об опасности выхода Италии, там уже замышляли всевозможные планы, чтобы предотвратить самостоятельные действия нового итальянского режима. На этот случай было подготовлено «освобождение» Муссолини; кроме того, при возможности планировалось также захватить короля Виктора Эммануила; всерьез подумывали и о том, чтобы похитить из Рима папу и доставить его «в безопасное место» на территорию, на которую распространялся суверенитет Германии. Эти бредовые планы дошли до Канариса. Он был не только возмущен до глубины души; он отчетливо сознавал, что применение гангстерских методов нацистов, которые уже стали привычными в других областях — тем более по отношению к коронованной особе, и тем более к святому отцу, — окончательно уничтожат последние крохи авторитета, которым немецкий народ еще пользовался в мире, и сделают судьбу, которая ожидает Германию после войны, еще более тяжелой.

Сегодня уже нельзя с достоверностью установить, из каких источников Канарис узнал о планах имперской службы безопасности. Остер тогда уже был отстранен от должности, и его аппарат, отвечавший всем потребностям службы на Принц-Альбрехтштрассе, был закрыт. Возможно, сообщение пришло от начальника криминального отдела Небе, который находился в лагере «черного противника» и после отставки Остера и бегства Гизевиуса в Швейцарию только изредка имел возможность передавать Канарису через отставного капитана Штрюнка или других информацию особой важности. Как бы то ни было, Лахоузен и полковник Вессель, барон Фрейтаг фон Лорингхофен находились у Канариса, когда пришло это сообщение, и Канарис с возмущением сразу же рассказал им об этих подлых планах. Фрейтаг Лорингхофен, хотя и был протестантом, первый высказал свое мнение по этому поводу. Он встал, прошелся несколько раз по комнате и сказал: «Какая мерзость! Надо бы предупредить итальянцев». Он лишь произнес вслух то, о чем подумали двое остальных. Канарис с готовностью подхватил его инициативу. Он решил сделать все возможное, чтобы предотвратить это злодеяние.