Карл Абжаген - Адмирал Канарис

Сообщения, поступившие из римского отделения немецкой разведки, дали ему долгожданный повод для служебной поездки в Италию, чтобы в связи со сменой власти в этой стране лично изучить вопрос о надежности этого союзника Германии. Поездка состоялась в первые дни августа 1943 г. и привела Канариса снова в Венецию, где он договорился встретиться с генералом Аме, начальником итальянской разведки. В этой поездке Канариса сопровождали Лахоузен и Фрейтаг-Лорингхофен. Последний должен был в скором будущем возглавить руководство вторым отделом разведки вместо Лахоузена, который уходил на фронт в качестве командира полка. Канарис хотел использовать возможность, чтобы познакомить его с Аме.

Канарис жил в Венеции, как обычно, в отеле «Даниели». Аме приехал из Рима в автомобиле и привез с собой руководителя римского отделения немецкой разведки. Аме сопровождала большая группа офицеров итальянской разведки. В гостиной отеля был дан завтрак, устроителем которого был Аме. Канарис сидел справа от Аме; Лахоузен, уходивший из разведки, сидел слева. Напротив Аме был Фрейтаг. Разговор между Канарисом и Аме за столом был откровенным и дружественным. Однако большое застольное общество не позволяло Канарису открыто коснуться темы, которая его волновала. Посвященные в это дело Лахоузен и Фрейтаг могли, однако, слышать, что он общими фразами предостерег Аме и призвал сто к бдительности и осторожности на случай возможных сюрпризов. Во второй половине дня для немецких гостей была запланирована прогулка в Лидо на баркасе. Канарис попросил Лахоузена и Фрейтага по возможности занять остальных участников поездки, чтобы он мог поговорить с Аме наедине. Разговор состоялся во время полуторачасовой прогулки у Лидо. Вечером спутники Канариса поняли из намеков шефа, что ему удалось предостеречь Аме и тот в связи с этим в свою очередь сообщил Канарису о действительном состоянии дел в Италии.

После всего происшедшего никто из участников этой встречи уже не сомневался, что выход Италии из войны произойдет в скором будущем. Тем сильнее было удивление офицеров из близкого окружения Канариса, когда на следующее утро во время заключительной встречи Аме снова в строго официальной атмосфере заверил Канариса в верности и нерушимости братства по оружию Италии, а Канарис сделал вид, что принимает это заявление за чистую монету. Без сомнения, это было сделано для того, чтобы создать обоим алиби на случай слежки.

У нас сохранились документы, в которых зафиксировано, в какой форме Канарис использовал это заявление Аме. Руководитель отдела четвертого управления имперской службы безопасности Гуппенкотен на допросе в Нюрнберге сообщил, что вскоре после возвращения Канариса с переговоров он (Гуппенкотен) в сопровождении Кальтенбруннера был на ужине, устроенном Канарисом в его тогдашней штаб-квартире в Цоссене. В ходе ужина Канарис заявил, что из беседы с Аме у него сложилось впечатление, что Италия не предпримет никаких самостоятельных шагов, чтобы окончить войну.

При всем недоверии к показаниям таких людей, как Гуппенкотен, кажется достоверным, что Канарис в тот момент действительно мог заявить такое Кальтенбруннеру. Ведь его отношение к войне на этой стадии не оставляет сомнения в том, что предстоящий выход Италии из рядов немецких сателлитов он расценивал не как несчастье, а как удачу. Поэтому для него не было ни малейшего повода заранее предупреждать службу СД.

Когда примерно четыре недели спустя снова по показаниям Гуппенкотена, во время другого ужина, на этот раз со штандартенфюрером СС Шелленбергом, речь зашла о выходе Италии, ставшем к тому времени уже свершившимся фактом, Канарис снял с себя все обвинения, представив Шелленбергу подборку всех сообщений, поступавших в течение длительного периода и сделанных специально для Кейтеля; из этих сообщений следовало, что итальянское военное руководство планомерно работало над заключением сепаратного мира при одновременной отставке Муссолини. По этому поводу он также добавил, что Кейтель отказался передать эти сообщения фюреру по уже упомянутой причине.

Примечательно, что Канарис использовал возможность для маскировки, которая была явно предназначена для того, чтобы защитить Аме от мести гестапо на тот случай, если ему придется находиться в сфере немецкого влияния. Шелленбергу Канарис также рассказал, что, по имеющимся сведениям, Аме сразу же после встречи с сотрудниками немецкой разведки был отстранен Бадольо от должности и принял командование дивизией. По пути к месту службы он исчез, и Канарис предполагает, что его убили. (Показания Гуппенкотена.) Действительно, Аме после возвращения из Венеции был смещен; вместо него пост начальника итальянской разведки занял генерал Карбонари, который прежде уже занимал подобную должность и был известен как ярый противник «оси». Аме должен был взять руководство дивизией на Балканах. Он не сразу отправился туда; более того, сотрудники итальянского отдела немецкой разведки видели его в Венеции уже после капитуляции Италии. Канарис был об этом осведомлен и даже имел намерение с ним встретиться; однако потом отказался от этой идеи, боясь скомпрометировать его и себя.

Канарис принял все меры предосторожности, чтобы его записи о доверительных отношениях с начальником итальянской разведки не попали в чужие руки; об этом свидетельствует его приказ, направленный в итальянское отделение, в задачу которого входило просматривать всю документацию, касающуюся разведки, попавшую в руки немецких властей после капитуляции Италии; согласно приказу все записи, касающиеся Канариса, должны были быть немедленно доставлены ему.

Видно, что Канарис ведет опасную игру. Это долгий путь — от предостережения, которое звучит из его слов Остеру весной 1940 г.: «Уж не государственной ли изменой вы у меня занимаетесь?» до этой встречи с Аме, через которого он предупреждает Бадольо о планах Гитлера. Какая ирония судьбы: Бадольо, очевидно, не понимает это желание помочь ему или не доверяет как немецкому разведчику, так и своему собственному начальнику разведки; только этим можно объяснить, что он отсылает Аме в пустыню; впрочем, возможно, и потому, что тот признался, что со своей стороны также позволил Канарису заглянуть в итальянские карты. В любом случае времена, когда Канарис еще ломал себе голову над тонкостями различий между изменой родине и государственной изменой, прошли. С тех пор как Остер отстранен от должности, Донаньи арестован, он знает, что сеть, которую плетут для него черные, в любой день может сомкнуться вокруг него. Он больше не прибегает к хитростям, как делал это, когда на Принц-Альбрехтштрассе сидел Гейдрих. По отношению к неуклюжему Кальтенбруннеру и такому сброду, как Шелленберг и Гуппенкотен, он отваживается на более грубую игру. Только этим можно объяснить, почему он не боится, опираясь на очень слабое венецианское алиби, сообщить Шелленбергу в присутствии Гуппенкотена полную противоположность тому, что он четыре недели назад рассказывал Кальтенбруннеру в присутствии того же Гуппенкотена. Тогда он считал, что выход Италии из войны абсолютно невозможен, такое впечатление у него создалось на основе заявления Аме, теперь он утверждал, что разведка предвидела это событие уже давно и давно об этом сообщала. То, что людям из службы безопасности это несоответствие бросалось в глаза, можно понять из показаний Гуппенкотена. Канарис это, наверняка, тоже предвидел. Но он чувствовал себя в данном случае достаточно уверенно, чтобы не ломать над этим голову. К Кейтелю Кальтенбруннер в тот момент не отважился бы пойти; кроме того, он не мог поссориться с Канарисом, не продемонстрировав тем самым близорукость Кейтеля в оценке итальянской ситуации.